Шрифт:
Я почуял предстоящий гастрономический загул. От запаха у меня аж помутилось в голове.
Абдулла налил из чайника в пиалы немного светлого чая, разложил лепешки, а потом посмотрел на женщину искательным взглядом, словно ища знак остаться, и не найдя такого, погрустнел и удалился.
Следующие пятнадцать минут были для меня мукой - я пытался есть культурно, неторопливо. Получалось не очень, порой срывался. Потом вдруг наступил момент, когда я понял, что еще одна рисинка - и все, лопну.
– Да, - повел по сторонам чуть осоловелым взглядом, - это и правда нечто необычайное. Жаль, что дорогу сюда запомнить практически нереально. Не с первого раза.
– Наелся?
– уточнила Жозефина Ивановна.
– Абсолютно, - решительно взмахнул я рукой.
– Это хорошо, - она извлекла откуда-то салфетку, аккуратно промокнула себе губы. А потом вдруг посмотрела на меня строго, наклонилась вперед и приказала: - А вот теперь - рассказывай все.
Глава 14
Среда, 19 апреля, день,
Ленинград, Измайловский проспект.
Домой из Пулково я привычно добрался на такси. Квартира встретила меня тишиной - родители были еще на работе.
Первым делом я с облегчением избавился от громадного, размером чуть ли не с колесо велосипеда, расписного блюда, что вручили мне на награждении: в чемодан класть его было страшно - работа мастера, а таскать на руках предельно неудобно. Ополоснул, поставил на обеденный стол и принялся делить гостинцы: неизвестную здесь морковь по-корейски, мелкую пахучую клубнику, первую черешню... Моим, Афанасьевым, на Фрунзе, Яське, Паштету... Кхм... Кузе. Готово.
Лишь после этого сунул нос в холодильник, собираясь провести там основательную ревизию, ибо оголодал, но тут хлопнула входная дверь. С удивлением посмотрел на часы: мама, что ли, отпросилась с работы пораньше? Она может... Я с готовностью направился в прихожую хвалиться.
Это был папа. Он привалился к стене и, негромко кряхтя, стягивал обувь.
– Привет, - бодро поприветствовал я, - ты рано сегодня.
Он посмотрел на меня с болезненным недоумением, словно совсем не ожидал увидеть здесь и сейчас.
– А...
– протянул, распрямляясь, - уже приехал?
Кожа на лице у него была какой-то серой, тусклой, будто припудренной, и сам он был весь из себя несчастный и усталый.
– Ты здоров?
– встревожился я, - что-то случилось?
– Здоров?
– негромко и с сомнением переспросил папа, словно вопрос неожиданно поставил его в тупик. Потом воскликнул невпопад: - Да уж конечно!
– и боком пошел мимо меня в комнату.
Он уже собирался притворить за собой дверь, но тут вспомнил, что забыл кое-то у меня спросить, и повернулся, чуть покривив лицо:
– Да... Как отрешал-то?
– Хорошо отрешал, - осторожно ответил я, разглядывая его с легкой опаской, - еду летом в Лондон, на международную олимпиаду.
Он чуть оживился, услышав про Лондон:
– Это хорошо: мир посмотришь... А меня осенью вот тоже в Марокко посылают на конференцию. Сразу восемь мест пришло на этой неделе. Кеша поедет, Марьянович, Смирнов...
– из груди его вырвался протяжный то ли вздох, то ли стон, и папина речь пресеклась.
Я нахмурился, припоминая: вроде что-то такое было, с Марокко, но несколько позже. Или нет?
– А ты молодец, - папа с усилием распрямил плечи, а потом шагнул ко мне, приобнял и похлопал по лопаткам, - молодец. Надо же... Молодец.
Спиртным от него не пахло, и моя первая гипотеза приказала долго жить.
– Ты выглядишь как-то не здорово, - повторил я с подозрением в голосе.
Он еще раз подвигал плечами и стал чуть выше ростом. Посмотрел на меня строго:
– Женщины, - сказал так, будто этим словом объяснялись сразу все горести мира.
– Клубники хочешь? Черешню?
– спросил я после короткого молчания.
– Я полежу... Минут тридцать. Или, вдруг, засну.
– Ну, значит, потом...
– сказал я и, словно оправдываясь в чем-то продолжил: - я на нас отложил.
На папином лице проявилась ухмылка.
– На сколько порций делил?
Я мысленно пересчитал:
– Пять, кроме нас. Но это с Паштетом.
Ухмылка стала шире, и я торопливо добавил:
– Все - друзья. Ну, кроме Томы.
– Ага, - кивнул он с сарказмом, - друзья... Только помни, что дружба между мужчиной и женщиной очень слабеет с наступлением ночи.