Шрифт:
Но нет, не могу.
Зато могу помнить такие моменты. Я так и нашептал в ушко:
– Солнце мое, я это не забуду.
Глава 6
Пятница 10 марта, 1978, ранний вечер
Ленинград, ул. Бородинская.
Квартиру Гагарин подобрал неожиданно хорошую: пусть за окнами мрачновато, но внутри было чистенько и ничем не пахло. К тому же всего два квартала до центрального рынка города, через дорогу - крупный гастроном, да и до школы всего четыре остановки.
– Ну, как?
– повернулся я к Мелкой.
– Боюсь...
– сказала та глухо.
Она стояла точно посередине комнаты, над раскрытым чемоданом, словно к чему-то прислушивалась. Кулачки ее были стиснуты.
– Очень тихо, - повела чуть наклоненной головой.
– Надо будет приемник купить...
– Ничего, - пробормотала она и обхватила себя руками, - как-нибудь...
Я с беззвучным вздохом опустился в помпезное до нелепости кресло и закинул ногу на ногу. Провел ладонью по бархатистой накидке, сшитой, похоже, из старого театрального занавеса.
– Как-нибудь не надо, - произнес нравоучительно и замолк, не представляя, что делать с этим дальше. Я выдернул Мелкую из ее персонального ада всего четыре дня назад, и оставлять теперь девушку в одиночестве было тревожно, - а и правда - очень тихо...
Все сегодня шло как-то криво, словно сам день встал не с той ноги. Началось все с подгоревшей поутру яичницы и свежего скола на блюдце, а закончилось забытой в школе бобиной с музыкой. Пели на городе а капелла, местами сбиваясь и испугано переглядываясь.
Какое настроение? Какой артистизм?
В итоге заслуженное предпоследнее место, и заготовленные было слова ободрения умерли во мне, так и не прозвучав. Расходились, не глядя друг другу в глаза, лишь в углу зала Арлен Михайлович и Мэри наговаривали какие-то слова утешения всерьез расстроившейся Чернобурке.
Мне было и так муторно, и вот на тебе - теперь этот страх у Мелкой.
– Хорошо, - принял я решение, - тогда переигрываем. Чемодан оставляем, берешь все школьное и ночуешь сегодня у нас. Скажем, что этот фрукт не до конца протрезвел и жрать дома нечего. Маме сейчас всяко не до этого. День туда, день сюда, впереди выходной. Обустроимся постепенно.
Мелкая глубоко вздохнула, и краски начали возвращаться на ее лицо.
– Я освоюсь, - пообещала, сконфуженно глядя под ноги, - я не буду тебе мешать.
Я быстро поднялся и шагнул к ней. Обнял за плечи.
– Запомни: ты - мешать мне не можешь. Никак и никогда.
Мелкая тепло дышала мне в ключицу. Ладони мои сами собой сползли с ее плеч и зацепились за худые лопатки.
– Вот увидишь, все будет хорошо, - прошептал я.
Мне и самому очень хотелось в это верить.
Вечером того же дня,
Ленинград, Пироговская наб., клиника факультетской хирургии
Я было сунулся в клинику через парадный вход, но медсестра у двери встала насмерть:
– Не пущу, у него уже есть посетители. Жди!
И столько в том "не пущу" было недоброго злорадства, что в голове сами собой возникли варианты нелегального проникновения в послеоперационное отделение. Можно было, и я это прекрасно знал без всякого брейнсерфинга, просочиться через длинный сводчатый подвал прямиком к внутренней лестнице и, далее, в столовую для пациентов. Но ужин уже закончился, и дверь на этаж могли закрыть. Поэтому я пошел другой дорогой - через дальнее крылечко во внутреннем дворике. Теоретически и та дверь должна была запираться на ключ, но кто бы стал этим заниматься, ежели туда постоянно тянутся курить то медсестры, то врачи, то дежурящие курсанты?
В большинстве таких случаев спасает уверенный вид. Вот и сейчас на меня лишь покосились, но без всякого интереса. Я деловито изъял из шкафа сменный халат, натянул на ноги выцветшие до светло-сизого цвета матерчатые бахилы и направился к папе.
Сначала я засунул в палату только голову и обозрел обстановку - мало ли, я не туда забрел?
Ну, что я могу сказать: коллеги разместили его неплохо - всего четыре койки, из которых две не заняты, просторно, светло, на тумбочке у окна - переносной телевизор.
А еще тут пахло мандаринами, и даже было понятно откуда - женщина, что сидела у папы на постели, прямо на моих глазах отправила ему в рот очередную дольку. Хоть я и видел ее только со спины, но это была явно не мама. Да, черт побери, эта блондинка вообще была мне незнакома - еще ни на чьей голове я не встречал столь кокетливой бабетты.
Больше всего на свете мне в этот миг хотелось незаметно испариться, но тут папа поднял взгляд, и я застыл, точно заяц в свете фар.
– Ак-хааа, - судорожно выдохнул папа и зашелся в безуспешном, почти беззвучном кашле.