блиндажах не умолкали зуммеры. Телефонисты не отрывали трубок от уха. Люди

забыли об отдыхе. Политотдел дивизии опустел, -- его работники отправились в

полки, батальоны и роты. Общее напряжение передалось и солдатам. Пехотинцы

снова и снова протирали и без того чистые винтовки и пулеметы, пересчитывали

в нишах патроны, старшины проверяли в солдатских вещевых мешках НЗ,

артиллеристы неотступно находились у своих орудий; танкисты опробовали

моторы машин; гвардейские минометчики, укрывшиеся в лесу, снимали со своих

установок брезентовые покрывала; по многочисленным извилинам траншей и

окопов, из отверстий дзотов и блиндажей тек сдерживаемый солдатский говорок:

– - Карасев, табачком запасся?

– - Есть малость. Да будет ли время для курева?

– - Иван, смотри не отходи от пулемета!

– - Что я -- дурной?

– - Ануфриев, ты еще, кажется, не спал в эту ночь. Шел бы вздремнул...

– - Какой тут, к черту, сон! Того и гляди -- заденет...

– - Хлопцы, а меня чуть было наш танк не придавил...

– - А ты смотри -- глаза-то есть у тебя!

– - Углядишь за ними. Отовсюду ползут.

В ночь на 4 июля полковник Павлов инструктировал

офицеров-артиллеристов:

– - Контрартподготовку будем проводить так, -- пожилой, сухощавый,

седовласый, он говорил, все время встряхивая контуженым плечом. Сообщив о

часе начала контрартподготовки, он продолжал сухим спокойным голосом: -- Для

фашистов она явится полнейшей и весьма неприятнейшей неожиданностью. Это

раз. Наступательная возможность неприятеля пострадает еще до начала атаки. И

наконец, немцы лишатся такого серьезного оружия, как элемент внезапности...

Комдив приказывал по телефону:

– - Проверьте еще раз связь, и чтобы все были на своих местах!.. Ни

одного солдата не снимать с обороны. Командирам полков без моего разрешения

не покидать наблюдательных пунктов!

Не ведали фашисты, что их планы внезапного и решительного нападения

были уже известны советскому командованию. Телеграмма из Ставки побудила

левый берег тоже приготовиться к бою, чутко прислушиваясь к скрытой жизни за

Донцом. В ночь на 5 июля по всем земляным норам нашего переднего края среди

бойцов находились политработники, -- с ними спокойнее и увереннее

чувствовали себя солдаты; разведчики расползлись по всем направлениям,

растаяли во тьме, и ни одно движение неприятеля не оставалось не замеченным

ими; уже подкатили на своих быстрых машинах к наблюдательным пунктам

командующие армий и фронтов.

Гигантский лук, вошедший в историю под названием Курской дуги, натянул

тетиву, чтобы пустить в неприятеля смертельную стрелу.

А перед немецкими солдатами, в полной боевой выкладке заполнившими

окопы и тускло посвечивающими плоскими касками, офицеры лающими, отрывистыми

голосами зачитывали приказ Гитлера:

"Германская армия переходит к генеральному наступлению на Восточном

фронте... Удар, который нанесут немецкие войска, должен быть решающим и

послужит поворотным пунктом в ходе войны... Это -- последнее сражение за

победу Германии".

Потея под пузатыми рыжими ранцами, солдаты вполголоса отвечали:

– - Хайль Гитлер!..

А ночь ползла к ним огромной черной кошкой. Она была тиха и вкрадчива,

эта ночь перед кровавым сражением.

Ровно в четыре часа утра началось. После долгой, мучительной и страшной

для фронтовиков тишины где-то прошумела "катюша". В ту же секунду из тысячи

стволов ударили наши пушки. За Донцом сразу потемнело. Это советские снаряды

всех калибров обрушились на огневые позиции вражеских артиллеристов и

минометчиков. Снаряды рвались также на переднем крае неприятеля, где

скопились для наступления немецкие войска. Потом заговорила немецкая

артиллерия, слившись с ревом наших орудий в один оглушающий, потрясающий

землю и воздух гул. Казалось, разверзлось небо и обрушило на землю море огня

и металла. И земля задрожала, забилась в буйном припадке.

Когда немцы начали свою артподготовку, старший лейтенант Гунько

находился в нескольких метрах впереди своих противотанковых орудий. Не