А еще так хочется отхлестать себя по щекам за то, что даже сейчас, опуская ресницы, видит насмешливые глаза, отливающие жидким серебром. И бедра непроизвольно стискиваются крепче, потому что жар, разлившийся под кожей от его дыхания на ее шее, он бушует везде, сжигая Огненную Китнисс дотла.

*

Ночью, когда дыхание Пита успокоится, она высвободит руку из его ладони и вернется к себе, чтобы забраться под холодные простыни и долго-долго лежать, глядя на мечущиеся по потолку блики.

А потом, кляня и ругая себя сквозь зубы, сожмет ладонью налившуюся грудь, вторая ладонь скользнет меж плотно сжатых бедер.

“Ненавижу… поверхностный… слащавый…. ненавижу…”

А пальцы двигаются все быстрее, и дыхание учащается, и тихий стон срывается с губ его именем, эхом прокатываясь по спальне.

– Знаешь, я сделаю это лучше.

Китнисс не кричит, когда кажущаяся бесплотной тень отделяется от стены. Она не кричит, когда после секундной паузы тень стягивает футболку и касается пояса штанов. Она не кричит, когда тень опускается сверху, как одеялом накрывая своим совершенным телом.

В свете звезд, сочащемся сквозь окно в потолке, его кожа кажется голубовато-матовой. Но на самом деле он весь золотистый, как ресницы Эффи. И кожа, и волосы, и журчащий смех…

Китнисс не кричит, потому что утром, когда ночь за окном растает, она снова окатит его ледяным презрением и пройдет мимо, не удостоив даже улыбки.

Так было каждую ночь. Так будет каждый день. Пока не начнутся Игры. Пока они не ступят на Арену, чтоб умереть.

========== 7. Пит/Китнисс ==========

– Я не оставлю тебя! Пит, вставай!

Падает, сбивая колени, и обхватывает пальцами лицо. И даже сейчас, когда переродки и миротворцы наступают на пятки, когда вот-вот накроет из миномета, она тонет, погружается в эти глаза цвета осеннего неба над Дистриктом №12.

“Я люблю тебя, идиот! Я не дам тебе умереть!”

– Я опасен, я не контролирую себя, пожалуйста, уходите. Убейте меня!

У него слезы клокочут в горле, а пальцы шкрябают, царапают пол, а кожа бледная и весь он - будто восковая кукла.

“Ты любишь оранжевый цвет, Пит. Теплый такой, как горящее небо во время заката. И сам ты теплый, как свежеиспеченный хлеб…”

Она не замечает, как соленая влага вдруг начинает струиться по лицу, разъедая микроскопические ранки на коже. Она не слышит, как Финник и Гейл в конце коридора кричат что-то, срывая голоса, не слышит, как кто-то начинает стрелять, как пули свистят у затылка.

– Пит, верь мне. Будь со мной. Я прошу.

Он не моргает и, кажется, даже не дышит. А у нее в голове сейчас сойки-переродки орут и завывают, взрывая мозг. Верещат голосом Пита Мелларка: “Это все Китнисс, это она! Мы должны убить ее. Убить-убить-убить. Тогда все будет хорошо. Тогда все закончится!”

Это не Пит. Был не он. Но теперь - как будто разлезлась на лоскуты маска, слезла оболочка, впаянная в него Капитолием.

Его руки больше никогда не сомкнутся на ее шее, чтобы раздробить гортань. Что-то пошло не так, как хотел Сноу. Что-то сломалось, треснуло в плане президента-тирана, как трескается сухая ветка под ногой в лесу.

“Она выберет того, без кого не сможет”

Этот выбор - это как выстрел из лука в мелькающую в кронах деревьев цель в кромешной темноте. Китнисс Эвердин всегда попадала белке точно в глаз. “Мне никогда не надо было выбирать, Пит”

– Послушай меня.
– Тихо, почти касаясь губ губами. А руки все еще сжимают упрямую голову, мешая отвернуться.
– Мы пойдем вместе до конца. Как и прежде. И будем прикрывать спину друг другу. Ведь мы такие, всегда защищаем - ты меня, а я - тебя, Пит. Пойдем со мной.

Она вдыхает кажущийся мертвым воздух, пропитанный порохом, потом и кровью. И наклоняется лишь на дюйм, чтоб поцеловать, будто в первый раз. Как тогда на Арене, когда Пит умирал, и паника захлестывала с головой, лишая рассудка.

Его губы все еще вкуса пшеницы и хлеба, думает она прежде, чем отстраниться.

– До конца, - шепчет он.
– Только вместе, Китнисс.

Капитолий не победит, пока он стоит рядом с ней. Капитолий не сломит их, пока она держит его руку. Того, для кого Китнис Эвердин - не сойка-пересмешница, а девочка с растрепанной косой и печальными глазами цвета ночного тумана.

Они поднимаются вместе, и она касается ладонью руки, сплетая их пальцы. Финник улыбается ярким солнышком, на мгновение освещая сумрак затхлых подземных переходов. Гейл отводит глаза, крепче перехватывая ствол автомата. Ей никогда не надо было выбирать. Сейчас он тоже видит это.