А бомж – он спринтер. Даже не спринтер, о чём я? Бомж вообще никуда не бежит, а мерно шагает от одной точки отрезка до другой. И отрезки эти не длиннее шага. Испытал потребность пожрать – тут же порылся в помойке за рестораном и что-нибудь надыбал. Счастье? Счастье. Захотел выпить – подсобрал жестяных банок, насшибал мелочи у прохожих и к вечеру благополучно отоварился в аптеке настойкой боярышника. Опять счастье. А сколько в жизни бомжа нежданных подарков судьбы в виде выброшенных на помойку пуховиков и сапог, в виде незапертых по недосмотру подъездов, где можно тепло переночевать. Сыт, пьян, укутан, не выставлен на мороз – чего ещё желать? Вот и получается, что бомж всегда (или большую часть времени) теоретически счастлив.

Конечно, я тут же возразил Серёже-философу, что бомжи бывают разные. Вчерашние погорельцы, свежие жертвы риэлторов, замечтавшиеся дипломированные растяпы – да мало ли их, бывших людей, порывающихся вернуться к цивильной жизни? На что Серёжа резонно заметил, что имел в виду бомжа идеального, такого бомжа, который никем, кроме как бомжом, быть не может – хоть ты МГИМО ему проплати и в Газпром устрой. Всё просрёт и смоется в подвортню, дожёвывая последний бутерброд с икрой. А наутро пойдёт шакалить по мусоркам. Есть ведь такие среди нас? Есть. Сколько угодно.

Поэтому и я теперь говорю: нищета лучше бедности и ноль лучше, чем ноль целых сколько-то там десятых. Так мы плавненько уходим в нехитрые аллегории и, кажется, подплываем к буддизму. Но кто я такой, чтобы рассуждать о буддизме?

Воплощённый в дворника, я постоянно взвешивал себя и постоянно находил себя лёгким. Таким лёгким, что скользил по миру и времени, не оставляя следов. Не было во мне ни мины, ни шекеля – одна призрачная дворничья шкурка, плёнка-выползок, внутри которой было то же, что и снаружи – медленная пустота.

Устав от всего, что было мне когда-то важно, я часто констатировал свою пустоту со спокойствием метеоролога. Будь у меня хоть на пол-мины буддистской мудрости, я принял бы эту пустоту и пошёл бы её путём – чтобы однажды, через много-много линек, добиться от неё свечения. Осознанная последовательность – одна из самых красивых вещей на свете. Но в том-то и лажа, что я и с этой точки зрения безобразен. Вечно застреваю где-нибудь посередине, желая сидеть одной и той же задницей на двух стульях, и в результате вечно оказываюсь на полу.

Благородное отсутствие желаний и подлинная бытовая невзыскательность чередовались во мне с мутной животной злостью из-за невозможности сформулировать свои желания и тоской по банальной добротности вещей. «Я уже ничего не хочу» звучало во мне на два голоса. Один голос был шелестом летящей шкурки. Второй – рыком на высоте истерики. Как уже было сказано, я хотел Всего-и-Сразу, словно сопляк в «Детском мире». Но, в отличие от сопляка, понимал, что вместо всех этих офигенных роботов, многометровых железных дорог и упоительных вертолётов с радиоуправлением получу на выходе лишь пару воздушных шаров.

А осень меж тем вкатывалась в зиму. Никогда прежде я не следил за погодой. Мне было вообще пофиг, на сколько там градусов укоротилась красная нить в стеклянной трубке за окном. Но теперь я мысленно готовил себя к снегу. Первый сильный снегопад (особенно, если он приходится на выходные) – это момент истины для дворника-первогодка. В этот момент дворник радикально задумывается о собственной жизни и мобилизуется. Если ещё не всё потеряно, он пускает свою паническую энергию на поиски Другого Места. Если же с дворником все кончено, то он достаёт из шкафа валенки и готовится идти на войну с белой нечистью.

С мыслями о снеге я уснул. Потом…

Что было потом? Снег. Лопаты. Скребок и пешня. Драгоценная радость выходных и мечта об отгулах.

Вуаля: скучные казённые лампы, коридор, кушетки. Сонная очередь. Поликлиника? Не-а. Я на станции переливания крови. Был тут сто лет назад, ещё студентом. Честно скажу: не понравилось. Но сегодня пришёл за парой отгулов. А в перспективе – за коммунальными льготами на почве почётного донорства. Мне сказали, что это ещё не отменили. Льготы стоят много крови, а значит – много времени. Плазму можно сдавать чаще. Значит, я буду сдавать плазму. Анализы из пальца я прошёл, очереди тут вроде бы движутся быстро. И тут открывается соседний кабинет. Белый халат выкрикивает мою фамилию, отрывисто зовёт.

В чём дело?

…Моя кровь не подходит. Я болен. И не просто болен, а… В общем, у меня ВИЧ и гепатит С. Ужас давит подушкой на рёбра, я каменею под холодными взглядами этих тёток… Сейчас они будут допрашивать меня насчёт половых связей и внутривенных наркотиков.

Но откуда? Откуда?!!

И тут я отчётливо вспоминаю марширующий сосняк и чужую распоротую ногу. И собственные руки, легкомысленно, преступно, идиотически вымазанные в чужой крови. И глубокую свежую царапину от консервной банки на моём большом пальце! Была, была тогда царапина. И её хватило, чтобы…