— Теодора, — произнес Лайнел. Заметив какой измученной вдруг стала девушка, они подошел еще ближе и обнял ее. Она уткнулась лицом в его рубашку, прикрыв глаза. — Звучит гораздо красивее, чем Маргарет Элизабет, — тихо продолжил он. — Такое же экзотическое как и ты сама. «Божий дар»[1].

Теодора улыбнулась, но тут же снова посерьезнела.

— Я никогда никому об этом не говорила. Единственным человеком, помимо меня, который это знает, — князь Константин. И, разумеется, наши таинственные похитители.

— Не волнуйся, твой секрет останется со мной. Хотя что-то мне подсказывает, что ты скрываешь гораздо больше, чем имя. Возможно, у мисс Стирлинг нет истории, но она есть у Теодоры, — девушка молчала. Лайнел поцеловал ее в лоб и продолжил: — Можешь ничего больше не говорить. Мне это совсем не нужно. Я знаю все, что мне надо о тебе.

Вдруг что-то увлажнило его рубашку, на этот раз не волосы. Девушка подняла взор и Лайнел с удивлением увидел полные слез глаза.

— Прошу, не оставляй меня. Не хочу думать о том, что и сама не знаю кто я.

Вместо ответа Лайнел вновь поцеловал ее в лоб и собирался сделать это еще раз, как вдруг руки Теодоры взметнулись и обхватили его за шею, чтобы привлечь к себе поближе. И, в отличии от поцелуев, которыми они обменивались до этого, нынешний уже не был сорванным украдкой. Сейчас они целовали друг друга в звенящей тишине, которую лишь на мгновение нарушил шелест полотенца, соскользнувшего на пол после того, как Теодора перестала его удерживать.

Поцелуй становился все глубже, и внезапно они осознали, что тесно прижимаются друг к другу, будто в отчаянии от того, что не могут остановить время. Чем сильнее обнимала его она, тем крепче сжимал ее в объятиях он. Понимая, что вряд ли это когда-нибудь повторится, они схлестнулись словно две стихии, которые веками с трудом пытались сдерживать свою мощь.

С трудом осознавая как, не размыкая объятий, они на ощупь добрались до навеса из москитной сетки. Слова уже были излишни. Все что необходимо, можно было выразить языком прикосновений. Лайнел пинком отшвырнул оставленную для них одежду и опустил девушку на набитый соломой матрас. Благодаря проникающим сквозь плетеную крышу отблескам звезд, тело Теодоры было похоже на пламя, которое все больше разгоралось от жара мужского тела. Губы Лайнела прошлись по ее шее, по грудям, на которых тоже были родинки, по сбрызнутой крошечными созвездиями талии. Мужчина поклялся сам себе, что однажды придумает название каждому из этих созвездий. Где-то когда-то он слышал о том, как в древности люди верили, что звезды невидимыми нитями связаны с сознанием людей и поэтому судьба каждого человека начертана на небесах. Теперь Лайнел точно знал, что это действительно так: его судьба была у него перед глазами, скрытая в этом прекрасном теле, в котором он мечтал затеряться навсегда.

Необходимость на несколько бесконечных секунд прекратить покрывать поцелуями Теодору, чтобы дать ей возможность сорвать с него рубашку и швырнуть ее на пол, показалась Лайнелу жесточайшей пыткой. Он помог девушке расстегнуть ему брюки и почти в ярости от нетерпения избавился, наконец, от последнего разделяющего их тела предмета одежды. Теодора притянула его к себе, побуждая мужчину накрыть ее тело своим. Осознание того, что он стал первым, кто познал это великолепное тело, потрясло Лайнела настолько, что он даже не заметил мелких шрамов, покрывающих всю ее спину, по которой скользили его жадные руки, захваченные нестерпимым, неконтролируемым жаром. Вскоре он обхватил бедра Теодоры, подчиняя их ритму танца, в котором она, будучи совсем неопытной, показала себя лучшей партнершей, которую Лайнел когда-либо знал. Они будто бы снова танцевали и страстная сила, с которой они двигались, немногим отличалась от той, что объединила их в бальном зале отеля.

В глазах девушки Лайнел видел отражение обуревавших его чувств. Ее ресницы увлажнились от пота, она была прекрасна как никогда: обнаженная, полностью отдающая себя ласкам, с учащающимся, по мере приближения к финалу дыханием. Произнесенное ею в момент экстаза имя прозвучало для Лайнела самой лучшей в мире музыкой. Он даже представить себе не мог, что столь плотское действо может превратиться в нечто упоительное.

Когда ураган стих, девушка без сил лежала на нем, прерывисто дыша, ее пальцы сплелись с пальцами Лайнела на влажных от пота простынях. Еще долго никто из них не мог произнести ни слова, пока Лайнел, наконец, не осмелился назвать ее по имени, по ее настоящему имени: "

Теодора».

Услышав, девушка приподнялась, опершись о грудь Лайнела и посмотрела на него с молчаливым вопросом в глазах, который заставил его почувствовать себя самым беспомощным мужчиной во вселенной.

Он очень хотел сказать ей правду:

«Я понял, что ты — женщина всей моей жизни»

Или, может, это слишком мелодраматично и стоило бы просто сказать:

«Я люблю тебя»

, или даже:

«Ради тебя я убить готов»

Теодора продолжала смотреть на него и в этот момент Лайнел понял, что не сможет ничего сказать. Не сейчас, когда словно что-то удерживало его от того, чтобы окончательно погрузиться в опасную бездну.

— Да нет, ничего, — пробормотал он.

«Трус!»

обругал он сам себя.

«Трус, трус, трус»

Девушка помолчала, затем обхватила ладонями его лицо и поцеловала в губы.

— Все, — шепотом ответила она. — Все, Лайнел.

———