Вчера я солгал вам, профессор Куиллс. То, что я рассказал вам о гибели «Персефоны», — неправда. Или, по-крайней мере, не вся правда. Я сказал вам, что мои товарищи покинули судно вместе со мной, но на самом деле, я сбежал раньше. Рулевой был в таком ужасе от того, что увидел за бортом среди бури, внезапно разразившейся на Миссисипи, что не смог остаться у штурвала как должен был, как это сделал бы достойный человек.

Эти мысли мучили меня почти полвека, раскаленной иглой жгли мое сознание днем и ночью, не позволяя забыть о том, что случилось с моими товарищами. Закрывая глаза, я до сих пор, словно наяву слышу мощный голос капитана Вестерлея: «Парни! Покажите лучшее, на что вы способны! Мы должны показать этой бестии с косой, что мы не позволим так просто себя утопить!» Я был на посту в этот момент, буквально в паре метров от меня, и помню, как у меня дрожали, лежавшие на штурвале руки, и как явившиеся неизвестно откуда волны одна за другой обрушивались на палубу, и как Смит, мой сменщик, крикнул капитану, что что-то не так с рострой «Персефоны». И это было худшим из всего, что я тогда видел и до сих пор заставляет меня вздрагивать по ночам, потому что по сравнению с этим, разразившаяся буря казалась всего лишь непогодой.

Как же я могу вам описать увиденное, чтобы вы не подумали, что чувство вины лишило меня рассудка? Поверите ли вы, если я скажу, что среди ночи, в массе воды и пены увидел женщину, словно вышедшуюу из преисподни? Это был нечеткий, словно сотканный из мглы, силуэт, который постепенно поднимался над бушпритом[2]… клубы тумана появлялись прямо из выточенной из дерева ростры «Персефоны», прямо на моих глазах принимая форму и улыбаясь так, что улыбка ранила словно нож.

Сначала я решил, что это лишь плод моего воображения после бессонной ночи. Бурлящая вода может быть очень обманчивой, да и корабельная качка искажает все вокруг, но увидев, что и капитан застыл на месте, я почувствовал, как кровь застыла в жилах: ведь это означало, что и он увидел тоже самое. «Святая Мария, Матерь Божья, спаси нас и сохрани, — прошептал Вестерлей, глядя во все глаза. — Теперь нам точно конец!»

Когда капитан побежал к ней и стал судорожно пытаться ухватить руками сотрясаемое ветрами видение, я попытался крикнуть ему не приближаться, но я был настолько парализован страхом, что из моего горла не выходило ни звука. Мне лишь оставалось смотреть, как Вестерлей вдруг схватил пилу, которую мы использовали для ремонта, влез на бушприт и, вцепившись в изображение Персефоны, начал спиливать основание, на котором держалась ростра. Наверное, он, как и я, подумал, что видение появилось из недр ростры, так как выглядело точно также, как и наша богиня… и женщина, которая, как все мы знали, ждала капитана в Ванделёре.

Всем известно, что моряки суеверны, поэтому нет нужды объяснять насколько они считают опасным отправляться в море на судне без ростры. Осознание того, что через несколько минут мы потеряем нашу единственную защитницу, заставило меня выпустить штурвал. Сердце колотилось так, что до сих пор не понимаю как умудрился не потерять сознание. Внезапно я услышал нечто, лишившее меня остатков силы воли на то, чтобы оставаться на борту: женский смех, раскаты которого вознеслись над грохотом штормовых волн и заставили моих сотоварищей как по команде обернуться и посмотреть на ростру корабля. Я так никогда не узнал, что же в итоге случилось со скульптурой, потому что буквально через пару секунд я оказался в реке, пытаясь сражаться с течением и убраться как можно дальше от брига, который на несколько месяцев превратился в мой дом, а потом вдруг превратился в распахнутые врата в ад.

Я бросил свой пост из-за страха, который потом мучил меня все последующие годы. Я бросил капитана Вестерлея и моих собратьев, профессор, приговорил их к самой страшной смерти, которую только могло задумать то существо. Оставшись без рулевого, судно накренилось на бок и начало погружаться в Миссисипи. К тому времени как я добрался, наконец, до берега, бриг полностью погрузился в воду. За моей спиной остались лишь тьма и смерть…

Нынешней ночью, выглянув в окно своего дома, я понял, что не имеет никакого значения на что готов человек, чтобы сбежать от тьмы и смерти. Может, они не так быстры, но очень терпеливы и всегда настигают свои жертвы. Сорок три года я безуспешно пытался заглушить внутренний голос, напоминавший о моей ответственности за произошедшее, но теперь я понял, что нет смысла продолжать борьбу. «Персефона» вновь идет по Миссисипи и единственная тому причина — взыскать старые долги. Бригу нужен рулевой, который после смерти продолжит то, что должен был делать при жизни. Меня ждут капитан и остальные, они пришли за мной, чтобы мы вновь все вместе отправились в плавание.

Мне остается лишь молиться, чтобы это признание не показалось вам записками сумасшедшего, которого чувство вины лишило рассудка. Простите меня, если сможете, профессор Куиллс, я должен был убедить вас покинуть Ванделёр, пока не стало слишком поздно. В этом месте обитают темные силы, с которым лучше не встречаться. Я больше не в состоянии и дальше избегать этого. «Ад, Рай — не все равно ли?» Будь что будет в конце моего путешествия, я постараюсь показать себя с большей доблестью, чем тот трус, который утащил на дно всю команду.

Да хранит вас Господь, если это все еще возможно.

Шарль Эдуард Делорме.»

——————

[1] Винзорский суп — Коричневый виндзорский суп — это одно из тех блюд, чья репутация намного превосходит реальные заслуги. Во многих современных книгах о еде можно встретить заверения, что он был любимым супом королевы Виктории и регулярно присутствовал в меню королевских банкетов, другие уверяют, что ели его без исключения все викторианцы — ели и давились. Коричневый виндзорский суп, как он предстает в литературе второй половины XX века — синоним отвратительности. Сам по себе Виндзорский суп — реальное блюдо, правда «белое», так как делается на рисе и сливках. Коричневого Виндзорского же нет ни у одного из именитых кулинаров эпохи. Автор Сесилия Леонг-Салобир в книге «Вкус империи» (A Taste of Empire, 2011) утверждает, что он был «постоянным гостем железнодорожных меню», но при внимательном рассмотрении оказывается, что супы в принципе подавали в поездах крайне редко. Некоторые говорят, что это такой тонкий английский юмор, аллюзия на очень известный «Белый Винзорский суп» и не менее известное «Коричневое Виндзорское мыло». По крайней мере, первое письменное упоминание об этом супе относится к 1953 году, так что, скорей всего, это все же английская шутка. Сайт foodsofengland, чьи авторы перелопатили все электронные архивы Британской библиотеки в попытке найти корни этого супа, предлагают свой рецепт: пол-литра мясной подливки. взбитой в блендере со столовой ложкой солодового уксуса и пригоршней сушеных фиников; украсить жалким листиком петрушки и подавать с рюмкой горячей мадейры, которую гость в отвращении добавит в суп самостоятельно.

[2] Бушприт, бугшприт (нидерл. boegspriet; от boeg — нос + spriet — пика, вертел) — горизонтальное либо наклонное рангоутное древо, выступающее вперёд с носа парусного судна. Предназначен для вынесения вперёд центра парусности, что улучшает манёвренность судна.

Глава 29

Когда Лайнел приоткрыл глаза, ему понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить где он находится и почему ему так хорошо. Солнце согревало кроны деревьев и несколько лучиков проникли внутрь хижины, наполнив ее золотистым светом. Он приподнялся на локте в некотором недоумении, провел рукой по спутанным волосам и вдруг вспомнил, что произошло накануне, увидел отпечаток тела Теодоры на тюфяке и вмятину на подушке, которую они разделили этой ночью. Лайнел позволил себе снова рухнуть ничком, блаженно улыбаясь и обнимая подушку, чтобы лишний раз вдохнуть пропитавший ее аромат восточного парфюма.