Сущность тоже наслаждалась. Пила, пила, словно иссушённая земля долгожданную влагу дождя, и не могла остановиться, не могла насытиться, не могла отпустить. Чужой огонь не заканчивался, он стекал лавой, густой, с горьким привкусом имбиря, ударявшей по затуманенному сознанию лишней порцией крепкого алкогольного напитка. На долю секунды возникло опасение, тренькнуло тревожным звоночком. Что-то определенно не так… одна сущность поглощала другую, но неясно, кто кого… И уверенности, что инициатива принадлежит Эжени, уже не было.

Мысль мелькнула и отступила, растворилась за волной удовольствия, мощного, опаляющего, наполнившего тело столь желанным жаром. Кажется, Эжени сама стала сгустком огня, живым, послушно изгибающимся в чужих руках. И сознание исчезло окончательно в охватившем её пламени, угольно-чёрном, непроницаемом.

* * *

Жаль, нельзя снять голову и положить её на часок-другой в какое-нибудь тихое место, чтобы отдохнула, в себя пришла.

И не болела сейчас так, словно накануне хозяйка основательно перебрала с алкоголем.

Эжени в очередной раз скривилась, потёрла виски. Таблетку выпила ещё дома, но лучше пока не стало, голова по-прежнему раскалывалась, рождая ненависть ко всему человечеству в целом и неурочным клиентам в частности.

Определённо такого рода вечеринки не рассчитаны на тех, кому надо на работу в субботу.

– Ну, как прошла эта твоя тусовка для избранных? – Юлисса подошла бесшумно, встала рядом, прислонившись бедром к краю стола.

– Прошла, – пробормотала Эжени.

– А как прошла?

Смотря какая часть.

Эжени не помнила окончания вечера, вернее, ночи. Не помнила, как добралась до дома. Не помнила, где и как рассталась с Дэсмондом. Не помнила, что вообще происходило после её оргазма. Но оргазм, смешавшийся с насыщением снежной половины, оказался весьма и весьма неплох.

Потрясающ даже. До отключки нормального восприятия.

Всё-таки перебрала. Только не с алкоголем, а с энергией.

Зато сущности хорошо. Растеклась по телу ощущением сладкой неги, ленивая, довольная, точно налакавшаяся валерьянки кошка. И если бы голова ещё не болела, то можно было бы сказать, что жизнь удалась практически.

Юлисса оглядела зал, убеждаясь в отсутствии клиентов и развесистых ушей начальства, и понизила голос:

– Хоть склеила какого-нибудь добра молодца?

Склеила. Правда, теперь и не разберёшь, доброго или не очень.

Проснулась по звонку будильника, въедливому, проникающему в мозг раскалёнными иглами. В платье. В своей постели, в квартире, которую они с Алионор снимали на двоих. На работу Эжени собралась и ушла по привычке быстро, тихо, стараясь не разбудить подругу.

– Ну, может, злого тогда? – предположила Юлисса, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.

– Юл, – Эжени взялась за мышку, попыталась сосредоточиться на изображении на мониторе. – Мне… работать надо.

– Да-а? – с искренним почти удивлением протянула Юлисса. – Ла-адно, расскажешь всё, когда твоя голова перестанет трещать на весь зал, а перекошенная физиономия – пугать клиентов, – и, улыбаясь понимающе, отошла.

Вот птичка настырная.

Неужели так очевидно? Надо, пожалуй, лицо сделать попроще и не морщиться страдальчески.

Телефон зажужжал, привлекая внимание, ближе к полудню, когда боль немного отступила, притупив членовредительские желания. Эжени потянулась за смартфоном, лежащим на полочке возле монитора. Никак, Алионор проснулась.

– Юл, подменишь? – Эжени поднялась, с телефоном в руке направилась к двери, ведущей в служебные помещения. – Я на пять минут.

– Угу.

Прикрыв за собой створку, Эжени на цыпочках проскользнула мимо кабинета начальницы, бегом миновала служебные помещения, вышла на заднее крыльцо в торце здания.

– Али, с добрым утром.

– Какое утро, день почти, – возразила подруга. – Так, милая моя, сознавайся, что за божество транспортировало тебя домой леший знает в каком часу ночи?

– Божество?

– Ну да, походил на молодого бога из древних мифологий. Или на кумира девочек-подростков. Красив, галантен, в явно дорогом пальто. Пах тоже чем-то дорогим и тобой, – поведала Алионор бодро. – Я ему сначала засветить хотела, когда услышала, что в замке ковыряются. Решила, что воры лезут.

Эжени спустилась по нечищеным ступенькам, наклонилась, зачерпывая в ладошку снег из сугроба, тянущегося вдоль дорожки. Сжала, комкая. Холод впитывался в кожу, накрывал пеленой остатки боли. Проходившие мимо люди, закутанные по самый нос, только поглядывали искоса, недоумённо на девушку, светловолосую, одетую не по сезону, стоявшую в легких туфельках на снегу.