Когда всадники достигли Нортхэмптона, уже смеркалось. Ричард задержался в гостиничном дворе, давая распоряжения, как и где разместить Воэна и Грея. Их проводили в дом, соседний с тем, что отвели графу Риверсу. Признаться, он провёл здесь очень непростой для себя день. Теперь, когда утренние тревоги остались позади, Ричард был склонен думать о графе более терпимо — ведь у Риверса были все основания предполагать самое худшее. Так что, когда появился камергер и доложил, что ужинать подано, Ричард распорядился, чтобы графу послали лучшее, что есть у хозяина гостиницы. Он просил также передать Риверсу, чтобы он не беспокоился — всё будет в порядке. Надо сказать, добился он этим не многого — Фрэнсису, которому было поручено передать всё это, граф таинственно сказал, что лучше бы лакомства послали его племяннику — лорду Ричарду Грею, он менее привычен к поворотам колеса фортуны. Иное дело Эдуард — он случайно услышал, как Глостер даёт указания камергеру, и это немного примирило его с дядей. Бэкингем был само остроумие: темнобровый господин, представившийся виконтом Ловелом, был — и юный Эдуард знал это — одним из самых приближённых к отцу придворных. А у родича юного короля, которому явно благоволил герцог, была обезоруживающая улыбка. Немного повеселев, несмотря на все тяготы одиночества, в котором он неожиданно оказался, Эдуард отдал должное ужину. Расправившись с ним, он незаметно посмотрел на соседа справа. Ричард, который уже некоторое время не сводил глаз с выразительного лица племянника, ответил ему довольно мрачным взглядом. Как бы добиться доверия, думал он, со стороны этого мальца, которого явно долго учили ни в чём ему не верить. Грустное выражение, которое появилось на лице юного короля, когда к нему подошёл с полным кубком новый королевский чашник, не осталось не замеченным Глостером. Отослав жестом слугу, который и к нему подошёл освежить бокал, Ричард небрежно заметил:

— Должно быть, Ваше Величество беспокоится по поводу тех господ, которые сопровождали его из Ладлоу. Для этого нет никаких оснований. Обо всех ваших придворных должным образом позаботились. Не сомневаюсь, что многих из них вы увидите в Лондоне во время коронации.

Эдуард грустно вздохнул.

— Надеюсь, так оно и будет. Всё это мои добрые друзья, и мне не хотелось бы думать, что теперь, когда они не состоят больше у меня на службе, им чего-то недостаёт.

— Повелителю так и полагается — проявлять заботу о своих слугах, — с улыбкой сказал Ричард, по-прежнему не сводя глаз с опечаленного лица собеседника. — У вас теперь много новых обязанностей, так что, может, о ком-нибудь из старых приближённых, кого следует вознаградить, вы забыли? Ваше Величество — король, вам остаётся только повелевать.

Слегка покраснев, Эдуард ненадолго задумался.

— В Ладлоу остался мой учитель, — сказал он наконец. — Это небогатый человек, ему нужно новое место, а в Пембридже как будто есть вакансия? Мне хотелось бы, чтобы это место, если возможно, было отдано ему.

— Закон Божий, верно? Ну, это нетрудно устроить.

Ужин закончился. Ричард взглянул на привратника.

Тот вышел и вскоре вернулся вместе с Джоном Кендаллом. Когда слуги унесли последнюю посуду, секретарь набросал под диктовку герцога проект указа и, повинуясь его жесту, подвинул бумагу мальчику. Раньше тому не приходилось подписывать подобные документы, и он заколебался, неуверенно поглядывая на каллиграфический почерк секретаря. Филипп нагнулся и прошептал что-то герцогу на ухо, Ричард, скривив губы в улыбке, подтолкнул листок поближе к Эдуарду. Тот с благодарностью посмотрел на него и, поупражнявшись предварительно на салфетке, аккуратно написал на указе большими буквами: «Эдуард».

Дождавшись, пока племянник справится с этим делом, Ричард поднял пергамент, стряхнул с него песчинки.

— «Le roi le veut» [138] , — заметил он, вновь посмотрев на раскрасневшееся лицо племянника. — Опьяняет, верно? Вспоминаю первый указ, который мне приходилось отсылать. Дело было в Уэльсе, и, хотя ушёл он за подписью короля, печать стояла моя. Мне тогда было на четыре года больше, чем вам сейчас, но всё равно волновался я страшно.

— Говорят, у Вашего Высочества прямо-таки королевское положение в Миддлхэме?

Наступило непродолжительное молчание. Из самого тона, каким это было сказано, ясно было, откуда ветер дует: за спиной сына появился призрак Елизаветы Вудвил. Ричард спокойно откликнулся:

— Что ж, это верно — во благо моего господина, которого я там представляю. — Он запнулся и стал медленно сворачивать пергамент.

Не поднимая взгляда от стола, Эдуард нервно вертел салфетку. Бэкингем, положив ноги на скамейку прямо перед собой и упёршись подбородком в колено, переводил смеющийся взгляд с одного на другого. Наконец Ричард положил указ на стол.

— Ну что ж, с преподобным. Джеффри мы решили. Если будет угодно Богу и епископу Харфорду, скоро он будет возносить молитвы в пембриджской церкви, благодаря своего господина за щедрость. Может быть, Ваше Величество хотели отметить ещё кого-нибудь?

— Да, сэр, троих, — сказал Эдуард, по-прежнему упорно не поднимая головы. — Милорд, вы всё время повторяете, что действуете исключительно в моих интересах. Тем не менее вы взяли под стражу моего дядю Риверса, моего брата Грея, а также Воэна — их и моего друга. И всё это от моего имени, хотя никто из них не сделал мне ничего дурного. Вы не доставите мне большего удовольствия, если освободите этих троих. — Тут мальчик запнулся, увидев, как лицо Ричарда буквально окаменело.

Всем в комнате стало ясно, что Глостер собирается резко одёрнуть Эдуарда. С трудом сдержавшись, что тоже заметили все присутствовавшие, он заговорил:

— Да, как вы и говорите, я действую в ваших интересах, то есть в интересах короля, которому служу верно и преданно и решениям которого в будущем стану целиком подчиняться. Но пока, в течение некоторого времени, вам предстоит прислушиваться к моим советам. Так вот, освободить этих людей значило бы оказать вам самую дурную услугу. Я ценю достоинства лорда Риверса, но само имя заставляет его быть заодно с остальными родственниками вашей матери; Воэн — их ставленник, а о своём сводном брате вы, к сожалению, слишком мало знаете. Вам лично они, может, и не сделали ничего дурного, но зато причинили огромный вред подданным Вашего Величества. Их проклинают и в Лондоне, и в самых отдалённых уголках королевства. А почему бы иначе, как вы думаете, король исключил даже королеву — вашу мать из числа своих душеприказчиков? Им нужно только одно — править вашим именем, и если вы это допустите, то настанет день и ваши подданные проклянут и вас самого.

— Разве Ваше Величество не понимает, что они расставили ловушку вашему собственному дяде? — запальчиво вмешался в разговор Бэкингем. — Они хотели, чтобы ваш дядя Ричард появился в Лондоне вместе с Риверсом. И как вы думаете, долго бы прожил герцог Глостер, увидев перед собой две тысячи вооружённых людей?

— Ну, это, кузен, доказать невозможно. — Взяв себя в руки, Ричард снова повернулся к мальчику. — Вы ещё слишком юны, чтобы вполне оценить всё сделанное вашим отцом. Да и как вам это понять — ведь все свои годы вы провели в стране, которую он построил. На место разрухи и отчаяния пришло процветание: английские суда движутся на запад, открывая новые земли там, где садится солнце. Такого расцвета строительства и искусства не было в Англии за последние шестьдесят лет. Из Фландрии вернулся Кэкстон [139] со своим новым печатным станком. И всё это заслуги вашего отца. Чтобы защитить достигнутое, он готов был пролить даже родную кровь и, умирая, завещал мне беречь этот богатый урожай, пока вы ещё слишком молоды.