Шрифт:
Иван вдруг смолк. Воеводы вытянули шеи… Симеон Касаевич, ничего не понявший из сказанного Иваном, ещё пристальней вперил в него свои поблескивающие щёлки и от усердия открыл рот.
Иван обметнул воевод испытывающим взглядом, лукаво спросил:
— Кто продолжит, воеводы?
Воеводы враз втянули шеи, завертели глазами, поглядывая друг на друга так, словно каждый уступал другому честь говорить первым.
— Не почитаете вы, бояре и воеводы, книг, — с издёвкой протянул Иван. — А веди ещё в Изборнике великого нашего князя Святослава речено: «Добро есть, братие, почитанье книжное, паче всякому христианину. Красота воину — оружие, а кораблю — ветрила, тако и человеку почитанье книжное!»
— Хе!.. — ощерился из угла Федька Басманов. — Пронскому крест на грамоте в тягость, а ты ему про книги!
Пронский ожесточённо сопнул, словно старался втянуть в себя весь воздух, который был в горнице.
— Такое лише от тебя могу терпеть, государь, — надрывно выдавил он.
— Вот и внемли сему так, будто я тебя укорил, — хохотнул Иван. — Симеон Касаевич — татарин, а русской грамоте выучен.
Симеон Касаевич закрыл рот, а щёлки его глаз стали ещё уже — он смеялся. Иван тяжело посмотрел на его весёлый прищур, жёстко сказал:
— Татарин смеётся над тобой, Пронский! Эх! — выстонал он истомно и крикнул: — Сгинь с моих глаз!
Пронский метушливо хапнул с лавки свою шубу, уронил, снова хапнул и, не надевая, потащил за дверь.
— Так что ж, бояре и воеводы, — враз успокоившись, спросил Иван, — никто не продолжит?
— Велишь, так я продолжу, — сказал Челяднин.
— Велю!
— Великий князь Володимер Мономах споведал своим князьям, и боярам, и воеводам, что дело прародителей своих и отца своего Всеволода Ярославича продолжить тщится, и вопросил у них: «Каков мне совет воздаёте?»
— Истинно, боярин! Радуюсь тебе! Продолжай далее, ежели помнишь.
Челяднин продолжил:
— И ответили великому князю Володимеру Всеволодовичу князья, и бояре его, и воеводы, изрёкши так: «Сердце царёво в руце божий, яко есть писано, а мы есмя вси рабы твои под твоею властию!»
— Сердце царёво в руце божий! — вскочив с лавки, громко повторил Иван и метнулся вдоль стола, чуть не загасив свечи в шандале. — А мы есмя вси рабы твои под твоею властию! Вот, бояре и воеводы, чем сильны и могутни были наши предки… Купностью и согласием! Вы же речёте мне: «Веруем в веру, юже предаша нам отцы наши», — и противитесь мне! В думе вопите юродных пуще, воззывая укротить меня святым крестом!
Иван встал за спиной Касаевича, положил ему руки на плечи, губы его злобно подёргивались…
— Укорительные и гневные послания шлют обо мне, царь, чернцам убогим по монастырям и скитам… О кривине суда царского печалуются, о поругании невинных! Кары Божьей на меня просят!
— Башка долой надо, — сморщив лоб, сказал Касаевич.
— Я же терплю, царь, не гоню их прочь с глаз моих… Разве самых никчёмных… Совокупляю их и реку по обычаю прародителей моих: «Каков мне совет воздаёте?»
Иван помолчал, пережидая приступ злобы, поспокойней спросил:
— Каков же совет вы мне воздаёте, бояре и воеводы?
— Да надобен ли тебе наш совет? — вопросом на вопрос ответил Шуйский. — Сдаётся нам, государь, что ты давно уже всё сам порешил и не нуждаешься в наших советах.
— Порешил, — резко сказал Иван и как будто что-то оборвал, убил в себе. — Завтра от заутрени выступаем. На Полоцк! С Большим полком пойдёт Басманов… со мной и князем Володимером. При нас воеводы Бутурлин и Морозов — со смоленской ратью! — Иван приостановился, нашёл глазами Серебряного, жёстко сказал ему: — Ты, Серебряный, пойдёшь левой рукой [56] . При тебе дружина князя Володимера — с Пронским. Правой рукой пойдёт Шуйский. При нём Щенятев. Передовой — тебе, Токмак. Вторым воеводой возьми Оболенского. С тобой татары и черкесы. Но ты им не указ: их Симеон ведёт с царевичами. Татарам на приступе не стоять. От Невеля выпущу их в набег.
56
Левой рукой — возглавлять полк левой руки. Войско состояло из Большого полка, полков правой, левой руки, передового и сторожевого.
— Карашо погуляю! — сморщился Касаевич.
— Под тебя, Горенский, сторожевой отдаю!
Горенский на радостях от такой чести подобострастно поклонился Ивану.
— Басманов добро про тебя говорил, — приняв поклон Горенского, мягко сказал ему Иван. — Изведаю сам: Басманов мне не порука! Нерадивости не оставлю… Никому! Слышите, воеводы?! — Глаза его встретились с глазами Челяднина. — А тебе, боярин, — в Москву! Ведать тебе Казённым двором.
3
На пир к князю Владимиру Челяднин приехал, когда уже втрете обнесли пирогами. Князь сам вышел из-за стола к нему навстречу, расцеловал, отвёл к своему столу, усадил рядом с собой. За княжеским столом, по левую руку от князя, сидели лишь Пронский да княжеский духовник Патрикий, по правую руку Владимир усадил Челяднина.
Княжеский стол стоял на возвышении. У стола — лавка со спинкой, покрытая мягким ковром. По всей горнице тоже ковры — на стенах, на полу… Горница жарко истоплена, вся в свечах. Множество слуг…