Грозная расправа с казаками царских войск охладила горячие мечты в вольных головах — устроить самостоятельное казацкое государство, и в 1634 году казаки приняли присягу на подданство России. Этим обстоятельством не пресеклись грабежи и разбои, потому что половина гулящих казаков не хотела повиноваться московским властям.

Усиление разбоев в XVII столетии вытекало из недостатков общественной и экономической жизни русского народа. Против незавидной доли бушевали смелые люди, хотели побороть ее, во имя свободных прав. Казаки, рассеявшись по всем областям России, действовали зажигательно этим именем свободы, так что после междуцарствия бежала в их ряды от рабства едва ли не третья часть крепостных. В малолетство царя Алексея Михайловича, бояре забрали громадную силу и стали грубо притеснять народ. Им удалось, со времени Уложения 1649 года, окончательно закрепить народ за помещиками и выдвинуть свою силу. Это закрепощение служило одной из существенных причин увеличения беглых с половины XVII столетия; а вслед затем встречаются целые ряды челобитных от помещиков, которые жалуются, что их сильно разоряют разбойники, бывшие их крепостные люди. «Оброни, государь, пишется в этих просьбах, воры ездят многолюдством с огненным оружием, многие села разоряют и жгут, помещиков мучат и до смерти побивают». Но помимо крепостного права, много было причин к побегу во внутреннем неустройстве государственном, в злоупотреблениях служилых и приказных людей, в тяжелых поборах и т. п. Сыщики старались рассадить по тюремным местам схваченных беглецов, но усилия их не достигали цели: после наказания кнутом за побег, они естественно снова уходили и приставали к разбойникам. Тяжелые работы вынуждали иногда и небеглых крестьян менять честный труд на воровские действия; так в 1654 году казаки разорили Нижнее-Яицкий учуг гостя Гурьева, — и рабочие охотники примкнули к ним. Казачество умножалось беглыми, становилось сильнее, а вместе с тем увеличивались и разбои. В 1659 году около городка Паншина казаки воровские основали даже свой городок и выходили из этого притона для грабежей на Волгу, под предводительством Ивашки и Петрушки. По Донцу также проезды не были безопасны: там Грицка Торцкий с толпой черкас разбивал послов турецких, крымских и русских; воры грабили даже Святогорский монастырь.

В 1667 году разбои разлились по всей России, не смотря на грозный закон — казнить не только за разбой и укрывательство, но и за то, что если кто слышал крик и не вышел на помощь. Все эти задорные брожения вольницы, как ручьи и речки в полноводье, слились в одну бурливую реку при Стеньке Разине, и захлестнули своими волнами множество мирных жителей и увлекли в свой порывистый водоворот немало жертв и сокровищ.

После казни атамана 6 июня 1671 года молва стариков в течение всего XVIII столетия ходила из уст в уста, что Стенька и не думал умирать, а живет на отдаленном острове и многие видали его своими глазами. В этом своеобразном предании есть особый смысл: действительно, Разин долго не умирал в своих сообщниках, т. е. не замер дух его своеволия в известной среде народной. Он «очутился» опять на Волге и на Дону, гулял по всей широкой России, наводя грозу и ужас, особенно на высшие классы общества. Детушки или сынки Стеньки Разина, потеряв своего атамана, рассыпались мелкими шайками по России: они являются даже на крайнем севере во время соловецкого возмущения, разбойничают по Волге и в лесах воронежских.

При Петре I множество людей бежало на Дон от тяжести военной службы, трудных работ и податей; донесли царю, что казачество наполнилось крепостными «бесчисленно», так что опустели селения, не с кого стало собирать подати и повинности и неоткуда поставлять рекрут. В исходе 1707 года Петр Великий послал на Дон Юрия Долгорукого с командой ловить беглецов; князь перехватал и разослал на места жительства до 3000 беглых. Многие казаки озлобились, что москали мешаются в права вольного войска; но когда они выражали свое недовольство, их считали заводчиками бунта и наказывали. Самым отчаянным защитником вольницы явился Кондратий Булавин, атаман рабочих при соляном заводе в Бахмуте; он прослышал, что Долгорукий подвигается к ним, и с шайкой беглых в 500 человек быстро напал на Долгорукого, его убил и команду всю в 1000 человек перерезал. Войсковой атаман Максимов разбил шайку Булавина, но он снова взбунтовал все верховые станицы, увеличил свое войско тысячами беглых, овладел Черкасском и сделался войсковым атаманом. В своих призывных грамотах Булавин выразил свой взгляд на бунт, подобно Стеньке Разину: «Худым людем, и князем, и бояром, и прибыльщиком, и немцом за их злое дело отнюдь бы не молчать и не спущать ради того, что они вводят всех в еллинскую веру и от истинной христианской веры отвратили своими знаменьми и чудесы прелестными; а между собой добрым, начальным, посадским и торговым и всяким черным людям отнюдь бы вражды никакой не чинить, напрасно не бить, не грабить и не разорять, — и буде кто станет кого напрасно обижать или бить, и тому чинить смертную казнь. А по которым городам и по тюрьмам есть заключенные люди, и тех заключенных из тюрьмы выпустить тотчас без задержания». Когда бунтовщики собирали голытьбу на борьбу с боярством, к Черкасску двигалось 20000 войска, для усмирения мятежных казаков, под предводительством Василия Долгорукого, родного брата убитого Булавиным — Юрия; Василий имел от царя наказ: «без пощады всех злодеев и их жилища истреблять и пойманных казнить и вешать». Долгорукий действительно срыл с лица земли 14 казачьих станиц, перевешал и переказнил множество народа. Булавин, осажденный самими казаками в Черкасске, застрелился 7 июня 1708 года.

Когда Долгорукий занимался казнями, атаман Игнатий Некрасов, набрав большую шайку вольницы, пошел на Волгу, ограбил караваны судов и разорил несколько селений. Возвращаясь на Дон, он писал, чтобы собирались казаки в Есаулов городок, а он скоро к ним будет с товарищами. Когда собралось 3000 человек, Долгорукий успел осадить их в Есаулове, и они принесли повинную; по человеку из десятка он перевешал кругом городка, а иных воров повешал на плотах и пустил по Дону; тогда казнено было больше 200 человек. Взяв жену и детей, Некрасов ушел на Кубань в подданство Крымского хана и с ним переселилось до 2000 казаков.

Смирив стрельцов и казаков, Петр не добился однако уничтожения беглых и разбойников внутри государства: они по-прежнему составляли шайки в 100–200 человек, жгли села и города, грабили и тиранили жителей. Сильные преследования воров ожесточали последних и не всегда были удачны: воеводы, посылаемые против них, не редко платили за смелость своей жизнью.

Учреждением паспортной системы Петр хотел найти всюду каждого члена государства и думал этим средством уменьшить побеги. Но на практике большая часть высоких мер Петра не достигали цели: часть народа взглянула на паспорт, как на печать антихриста, и не хотела брать его по религиозному принципу; другая часть народа видела в нем бесполезное стеснение экономических предприятий; третья, гулящая, свободу которой стесняло царское распоряжение, прибегла к новому злу политическому — к подделке фальшивых паспортов.

Самый большой процент разбойников во время Петра Великого составляли бродяги-рекруты, солдаты и драгуны; они бежали сотнями от невыносимых тяжестей или при наборе или из полков. Даже, по сознанию правительства (от 20 октября 1719 года), тогда наборы происходили горьким способом и следствия оказывались весьма печальные: «Первое, гласит указ, когда в губерниях рекрут сберут, то сначала из домов их ведут скованных, а приведчи в город, держат в великой тесноте и по тюрьмам и острогам не по малу времени; и таким образом еще на месте изнурив, и потом отправят не рассуждая, по числу людей и по далекости пути, с одним офицером или дворянином, хотя бы 1000 человек была, и с нужным пропитанием! К тому же поведут, упуская удобное время, жестокою распутицей, отчего приключаются в дороге многие болезни и помирают безвременно, а всего злее, что многие — без покаяния. Другие же, не стерпя такой великой нужды, бегут, — и, боясь явиться в домах, пристают к воровским компаниям».

Около половины XVIII столетия тягости крепостничества продолжались, рекрутчина разрасталась; а потому количество беглых и разбойников не уменьшалось. Указ о второй ревизии 1745 года красноречиво свидетельствует, что в то время насчитали до 200000 беглых, которые только показали себя непомнящими родства. Немудрено поэтому встречать много сведений о ворах и грабителях в царствование Елизаветы Петровны: 1743 года в сельце Семеновском Дмитровского уезда разбойники-крестьяне отбивались от офицера с командой, 14 солдат ранили и прогнали всех военных; правительство решило послать против них другую добрую команду. В то же время 50 человек разбойников разбили в Астрахани купеческие рыбные ватаги, взяли большие морские лодки, пушки и порох и пошли в море. Около Москвы и по Владимирской дороге постоянно разбивали села и проезжих; по реке Воронежу в нынешнем Липецком уезде разбивали крестьян и грабили дома помещиков разбойники под начальством атамана Кнута.

В царствование Елизаветы Петровны прославилась своими разбойничьими похождениями Танька Растокинская, которая родилась или имела притон в селе Растокине (на реке Яузе по Троицкой Сергиевой дороге), отчего и получила свое прозвище. Похождение ее совершались в окрестностях Москвы; народ доселе сохранил предания об этой личности, указывая Танькину сосну, под которой собирались разбойники, и Танькину рощу, знаменитую грабежами до последних дней. Марьина роща иногда тоже служила притоном вольницы Таньки Растокинской и атаман-девица при случае любила разгуляться по Москве, где и поймана была на Петровском Кружале, или на винной выставке при Петровских воротах Белого города. Женщины, предводительницы разбойников, бывали и прежде Растокинской, например, по большой Сибирской дороге в 40 верстах от Казани существует овраг, который доселе называется «Дунькино ущелье»; там, по преданию, держала свою шайку грозная Авдотья и грабила проезжих купцов.