Абсолютная власть Бога – одна из основных идей Ветхого Завета: само откровение Его воли уже есть выражение Его милосердия и может быть принято только в «страхе и трепете» [32] . Так, Завет на Синае понимается как инициатива исключительно божественная, и пророки постоянно напоминают Израилю, что Яхве имеет право ставить Свои условия. Одна из главных тем пророческой проповеди – развеять представление о том, что Яхве хоть в чем-то нуждается в Израиле и что Завет в какой-то мере подобен торговой сделке. Эта односторонность Завета выразилась в употреблении семьюдесятью толковниками греческого слова diaq» kh («завещание» или «воля») для перевода еврейского b’rith вместо симметричного выражения, подобного sunq» kh, которое представляло бы Завет как двустороннее соглашение. Односторонним повиновением Божьей воле Израиль исполняет свои условия соглашения и тогда получает от Бога заступничество и руководство:

Библейская идея «завета» отражает самую вершину власти Бога, внешний авторитет, часто выражаемый в антропоморфных категориях монархии, абсолютной и внушающей страх. И мы знаем, что именно с этой идеи начинает Павел свое объяснение римлянам христианской керигмы: Темже убо егоже хощет, милует; а егоже хощет ожесточает. <…> О, человече, ты кто еси, против отвещаяй Богови? (Рим. 9:18, 20).

Новый Завет также возвещает новый договор с Богом, однако в этом договоре Бог совершенно по-иному проявляет Свою власть над людьми. Одно из наиболее существенных различий – на него указывает Ч.Г. Додд – то, что Ветхий Завет повествует об «истории общины; истолкование дается через личное прозрение. В Новом Завете говорится в первую очередь не об общине, а Личности» [33] . Мессия-Личность принимает на Себя судьбы Израиля и от имени всего человечества становится участником Нового Завета с Богом. Более того, если Моисей, собрав Израиль у подножия Синайской горы, окропил его кровью тельцов, кровью завета (Исх. 24:8), то Новый Завет Иисуса «в Его Крови» (ср.: 1 Кор. 11:25; Лк. 22:20), или же, по Матфею и Марку, собственная кровь Христова становится «Кровью Завета» (ср.: Мф. 26:28; Мк. 14:24) [34] .

Если, как заметил Додд, в Новом Завете говорится о народе Божием лишь «второстепенно и производно», то это потому, что в Новом Завете Израиль становится «Телом» Мессии и, таким образом, теряет свою автономию. В известном смысле он даже перестает быть «стороной» в договоре с Богом. Понимание Павлом Церкви как «Тела Христова» есть по существу обращение к теме страждущего раба из Второисаии, но не решающее содержащихся у Исаии основных противоречий: для Павла Мессия, несомненно, Иисус; но «во Иисусе» заключен весь новый Израиль, так же как у Исаии образ раба подразумевает одновременно и личность, и Израиль как народ.

Но Новый Завет также содержит Божию заповедь. Это «новая заповедь» любви (ср.: Ин. 13:34) – требование, радикально отличающееся от Закона Моисея, поскольку представляет отношения личные и взаимные: Имеяй заповеди Моя и соблюдаяй их, той есть любяй Мя; а любяй Мя возлюблен будет Отцем Моим и Аз возлюблю его и явлюся ему Сам (Ин. 14:21). В понимании Нового Завета и Иоанном, и Павлом именно в Иисусе происходит личная и непосредственная встреча между Богом и человеком, встреча, ставшая доступной «многим» через тайну Воскресения и присутствие Святого Духа, встреча, которая превосходит и заменяет юридические и внешние категории Закона: «повеление – послушание – верность».

Эти основные и хорошо известные темы Нового Завета имеют решающее значение для понимания авторитета в христианской Церкви, ибо Бог уже не просто говорит общине, оставаясь внешним по отношению к ней, но Духом Святым пребывает в ней, и сама община становится общиной «святых», принятых им «чад», свободно любящих людей, получивших «печать Духа» (ср.: Еф. 1:13) и «наученных Духом» (ср.: 1 Кор. 2:13). Он запечатлел нас, – пишет Павел, и дал залог Духа в сердца наша (2 Кор. 1:22). Община есть «тело», т. е. сама реальность Христа.

Царская и мессианская «власть» Иисуса подчеркивается во всем Новом Завете. В частности, власть отпускать грехи (см.: Мк. 2:10 и параллельные места) понимается как очевидный признак Его божественности. Эта власть, так же как и власть ветхозаветного Бога-Законодателя, требует от Его народа «соблюдения заповедей» (в частности, ср.: Мф. 28:20), однако в целом характер заповедей меняется, они больше обращены к внутреннему, что лучше всего показано в Нагорной проповеди Евангелия от Матфея. Отныне весь Закон и пророки зависят от заповеди любви (см.: Мф. 22:35–40) и тем самым теряют свой внешний и законнический характер.

Из этого следует, что та особая власть, которую Иисус дал некоторым Своим ученикам – Петру, Двенадцати или большей группе, – может быть властью только внутри общины, а не над нею. Вот почему экзегеты никогда не перестанут спорить, были ли тексты, такие как Ин. 20:22 или Мф. 18:18, обращены к общине или к более узкому кругу учеников. Но очевидно, что передающие слова Иисуса не видели в этом никакой проблемы. Отождествление Христа и общины делало невозможной какую-либо человеческую власть над народом Божиим. Но оно же, однако, вызывало необходимость создания внутренней структуры, основанной на сакраментальной природе Церкви, что вскоре и привело, естественно и без всяких разногласий, к всеобщему распространению «монархического епископата» [35] . Пророчество же, так явно выражавшее власть Бога над Его народом, в Павловой экклезиологии играет роль всего лишь дополнительной функции (см.: 1 Кор. 14).