Ребенок со взрослыми желаниями, нужно уточнить.

Она выжидающе смотрит, вновь открывая свое сердце, вновь доверяя его Сальваторе.

— Если бы не Тайлер, мы бы вообще никогда друг о друге не узнали, — отвечает тихо, не скрывая истинной симпатии, смешенной с влечением, азартом и презрением.

— Это не ответ, — она еще не злится, но ее подсознание уже готовится к очередной эмоциональной встряске.

— Это ответ, — он смиренно опускает девушку из своих объятий, делает выдох, начиная концентрироваться на голосе разума, а не на ритмах сердца. — Просто это не то, что ты хочешь слышать.

— А если чисто гипотетически? — не сдается, вновь пускаясь в ритм унижения. Сальваторе вспоминает длинноногую девушку. Почему он не отбил ее? Сейчас бы познавал бы весь кайф оргазма где-нибудь в отеле или в своей вшивой квартире. Сейчас бы и не думал о совести.

— Гипотетически? — вновь тянет время. Ему просто жизненно необходимо продлить эти минуты, чтобы если не насладиться, то хотя бы насмотреться на нее.

— Гипотетически, — отвечает шепотом, теперь подаваясь вперед. Ее влечет. Ей хочется обнажить перед этим человеком тело, как она обнажила перед ним душу. Ей хочется, чтобы он сделал то же самое, чтобы знать о нем все, пить его как вино, напиваться им допьяна…

Он смотрит в ее глаза, глаза ребенка с недетскими желаниями. Она — в его, в глаза взрослого с детскими желаниями. Оба не прикасаются друг к другу. Но то, что между ними происходит — измена.

— История не терпит сослагательных наклонений, милая, — уверенно произносит он. Елена поднимает подбородок выше, задумывается. От нее пахнет шампунью. От нее веет свежестью. Хочется этот запах разделить.

— Слабак, — презрительно выплевывает и отходит на несколько шагов.

Он спокойно выдыхает и возвращается в реальный мир. Возвращается в мир, где ему никогда не уложить на лопатки Елену Гилберт. То, что он на представлял только что, конечно, красиво, но слишком уж утопично. Сальваторе разворачивается, поднимает куртку, накидывает ее на плечи, медленно шествуя к двери. Целовать девушку лучшего друга — не в его компетенции. А любить ее — тем более.

— Я никогда в жизни больше не дам тебе второго шанса, — смиренно говорит она ему в спину. Нет, не кричит, не умоляет, не причитает. Просто констатирует. И Деймон осознает неотвратимость этих слов. Знает, что они не брошены на ветер. — Если ты сейчас уйдешь, то это навсегда, Деймон.

Мужчина оборачивается. Вот она, в нескольких шагах, такая откровенная, сдержанная и строгая. Совсем не такая, как в его фантазиях.

— Я знаю, — он горько усмехается, начинает обуваться. Приоритеты оказались сильнее. Ценности — важнее. И бешеная тяга, и безумные фантазии, и желание обладать Еленой — все оказалось пустым по сравнению с чувством долга перед Тайлера.

Деймон Сальваторе воспарил. Понтий Пилат не выиграл бой в его душе. Космос под чернью — это не ложь.

— Будь счастлива, милая, — открывает дверь. Холодный воздух вонзается в разгоряченное тело, в огненную душу. Неприятно. Реакция организма — дрожь. Реакция души — апатия, чередующаяся с досадой.

Сальваторе закрывает за собой дверь и снова исчезает где-то в лабиринтах переулков, улиц и проспектов.

====== Глава 29. Здесь должны быть титры ======

1.

— Проебывая свою жизнь, ты мне не отомстишь, пойми же уже, наконец!

Бонни медленно повернула голову в сторону говорящего. И вновь во взгляде девушки не было никакого отчаяния, не было боли. Да, она могла в любую секунду запустить чем-нибудь в него, могла послать его, покрыть отборным матом, но Бонни не была бы Бонни, если бы нее импульсивность.

Однако в душе фитиль перегорел. И боль скорее была от осознания того, что обстоятельства с каждым днем все труднее и труднее. Но никак не от того, что случилось между ней и отцом пять лет назад.

— Я тебе не мщу, па, — ответила Беннет спокойно и равнодушно. — Ты — последнее, что меня заботит.

— И что же тебя заботит в первую очередь? — скептически, даже с некой злобой, процедил родитель, все еще не сводя взгляд с дочери.

— У меня туберкулез, привет, — она выпрямила спину, разворачиваясь к мужчине и повышая тон голоса. Стабильность – это не про Беннет. Не в контексте ее молодости, по крайней мере. — И знаешь, что это означает? Что я могу подохнуть, если не буду лечиться!

— Ты подохнешь, если не перестанешь курить.

Упрямство — вот откуда оно. Передалось, видимо, по отравленной крови. Упрямство, импульсивность, грубость и жестокость. Бонни не была похожа на свою мать ни внешне, ни тем более внутренне. Вся пылкость ее натуры от ее отца и только от отца. Оба осознавали этот факт только сейчас. Оба чувствовали горечь от этого осознания.

— Я возьму академический отпуск, — девушка медленно поднялась. Продолжать диалог — не в ее стиле. — Вернусь к учебе со следующего года. А сейчас я хочу, чтобы ты ушел.

Она даже не обернулась. Лишь плавно пошла в коридор, а потом скрылась в его лабиринтах.

Она вошла в палату, где ее ждали цветы и свежие фрукты. Девушка тепло улыбнулась, остановившись в проходе.

Тайлер ее навещал третий день подряд. Он виделся с ней каждый день, каждый день что-то рассказывал о своей молодости, о глупых выходках, о людях, с которыми был знаком. Его общение было простым. Казалось, что Локвуда никак и не заботило случившееся: он оставался тем же парнем, что и всегда. Он шутил, говорил гласно и уверенно, иногда задавал тупые вопросы. Он внимательно слушал, задавал личгые вопросы, но не был, при этом бестактным. Он просто был собой. Был Тайлером Локвудом. Был тем Тайлером Локвудом, с которым она была знакома до своего откровения, до всех этих плачевных событий.