Гилберт вдруг подумала, что если она будет отвечать жестокостью на жестокостью, то, может, ей станет чуть легче. Может, будет не так больно, не так садняще где-то в грудной клетке. Девушка плавно и медленно приблизилась к Бонни. Один апельсин выкатился и упал на пол. На это обратила внимание только Беннет.

— Предлагают цитату: «Я надеюсь, ты сдохнешь, выхаркивая свои легкие», — прошипела Елена, а потом резко поднялась. Остальные апельсины упали на пол, раскатившись в разные стороны. Беннет подавалась вперед, мертвой хваткой вцепляясь в запястья подруги. Во взгляде Елены она уже не видела дым. Она увидела там стекло, за которым не скрывалась ничего хорошего, ничего, что было свойственно прежней Елене.

— Прости меня, — отчаянно промолвила Беннет, вновь глотая слезы. — Пожалуйста, Елена!

— Да мне наплевать, спали вы или нет. Мне наплевать на тебя и все твои злоебучие проблемы! Ты всю жизнь жила с этим цинизмом в душе, давая мне понять, что мои проблемы — лишь дело времени! А теперь вот я говорю тебе, подруга, пошла ты! Теперь я тебе говорю, что все, что с тобой происходит — дело времени. И меня не ебет ничего, что произошло или что происходит с тобой. Я пришла сюда потому, что думала, что смогу испытывать к тебе жалость или сострадание, но все что я чувствую — лишь отвращение, презрение и ненависть!

Она резко разворачивается и направляется к выходу. Елена чувствует обжигающие слезы, когда захлопывает за собой дверь и натыкается на взволнованный взгляд стоящего в метре от нее Локвуда. Гилберт чувствует чрезмерную усталость. Последние несколько суток — это хождение по горячим углям, по лезвию, если вам угодно. И Мальвина хочет заснуть в теплой постели в один из осенних промозглых вечеров, проснуться рано утром, оказаться в объятиях ее личного наваждения, а потом вновь заснуть с мыслью, что никуда не надо идти, никуда не надо бежать.

— Давай поговорим? — произнес Локвуд, не решаясь сделать шаг навстречу.

— О чем? — шаг сделала Елена. Глядя на эту девушку, Тайлер даже не верил, что она когда-то была нежной, что когда-то целовала его, зажималась с ним в кабинете на Хэллоуине. Новая Елена была совершенно другим человеком. — О том, как ты трахнул мою подругу?

Недоумения не было. Это не про Тайлера Локвуда.

Это про Елену. Она решает действовать в соответствии со своим новым правилом — око за око.

— Хорошо, давай поговорим, — выплюнула девушка, направляясь вдоль по коридору медленными шагами. Локвуд вынужден был следовать за ней. Он следовал за ней с того самого дня, как впервые увидел ее в парке. Все эти желтые листья тогда кружили, солнце заливало своим светом пространство, а небо было голубым и чистым. Теперь вот — серые тяжелые тучи, дожди и беспринципность.

Жаль, что мы не сразу узнаем человека.

— Можем поговорить о чем-нибудь другом, — девушка резко поворачивается, будучи слишком близко к Локвуду. Ему хочется обнять ее, поцеловать, насладиться ею и никому не отдавать. — О том, как я была в постели твоего друга всю эту неделю.

Любование прекращается. Воспоминания натыкаются на тернии жесткости. Глаза в глаза. Стекло и неверие. Стекло и любовь.

— Я совершила попытку суицида, когда узнала о смерти матери. Деймон откачал меня и забрал к себе. Он считал, что дом не будет крепостью в данном случае. Я засыпала с ним рядом. Устраивала ему истерики. Трепала ему нервы. А он вылечил меня, и знаешь как?

Она была ядовитой, как та легендарная Лилит. Она была колючей, сволочистой и ядовитой. Отрава капала с ее языка, сочилась сквозь кожу, отравляла кислород, поражала центральную нервную систему.

— Он избил меня; он постоянно давал мне понять, как сильно он меня ненавидит. И благодаря своей ненависти к нему — моему горю находился отток. А когда все это дерьмо выползло наружу, тогда Деймон поцеловал меня. Он просто был другом и психологом. Просто был рядом! И теперь я чувствую себя сукой, потому что если бы не твой альтруизм, я бы сейчас с тобой хотела быть, а не с ним! — она толкнула его в грудную клетку, поднимая голову вверх и перебарывая слезы. У него шок. У нее — опьянение возмездия.

— Так что теперь мы квиты, Локвуд, — произнесла она. — Оставь меня в покое. Ты и Бонни. Просто съебите из моей жизни, ладно?

Он не видел ее глаз в этот момент. Он не видел, как она бесшумно скрылась на лестнице.

Он тихо сел на скамейку, уставившись при этом в стену. Его хрупкая Мальвина оказалась не такой уж хрупкой, сильная Бонни не оказалась такой уж сильной, а честный и преданный Доберман — не таким уж честным и преданным. Все оказалось слишком сложным, слишком запутанным.

А на память — поблекшие воспоминания и обуза в виде Бонни. Ну так, в качестве сувенира.

4.

Вечером, в районе семи вечера, Сальваторе стоял в длинной очереди в катакомбы. Нет, он мог пройти и без очереди, но спешить-то было некуда. Да и потом, его уж точно пропустят.

Темнело рано. Сумерки уже начинали покрывать город, окутывать его, опутывать. Звезды на небесном куполе ночи не сияли. Все небо было туманно и блекло. Да и потом, какая красота может быть в одном из провинциальных городов где-то на окраинах Америки? Нет, эти красивые зрелища пусть лучше останутся для каких-нибудь мегаполисов вроде Чикаго, Лос-Анджелеса, Майами или Нью-Йорка. А еще красивые декорации смотрелись бы неуклюже на фоне разворачивающихся действий. Действия были горячи…