Все это я к тому, что учение мое было достаточно спокойным. Оно проходило буднично, я бы сказал, по-домашнему. Времена были «неторопливые», никто меня в шею не гнал, позанимался своих часов восемь в день – и достаточно. Не то что потом, когда мне приходилось заниматься с учениками (с тем же Минем) даже по ночам, чтобы успеть передать им Искусство.

Теперь, на склоне лет, я понимаю, что если и существует рай на земле, то это он и был. Дом, семья которая тебя любит, свежеприготовленная горячая пища… И никаких забот. Позанимался с родным прадедушкой и гуляй, делай что хочешь.

С детства зная о нашем семейном правиле «никаких чужих учителей», я и подумать не мог, что у меня может быть чужой учитель. Тем не менее однажды появился человек, которому меня отдали во временное обучение. Теперь, став старым, я с улыбкой называю это «сдачей в аренду». А дело было так.

В один прекрасный день к нам в ворота постучали и кто-то очень вежливо спросил, здесь ли живет семья Ван. Когда незнакомца впустили, выяснилось, что это был странствующий буддийский монах, очень приятный и вежливый мужчина лет сорока, бритый наголо и с тощей котомкой (как я потом узнал, в ней умещалось все его имущество) за плечами. Дом у нас был очень гостеприимный, время было обеденное, так что незнакомца (звали его Дангом) немедленно пригласили за стол. Монах оказался человеком весьма образованным, и прадед с дедом явно наслаждались беседой с ним. Всего за полдня он ухитрился очаровать всех, кроме прадеда, который, ухмыляясь, сказал мне, когда мы остались одни: «Увидишь, этот сладкий монах не просто так пришел, чаю попить с семьей Ван».

Впрочем, никто никуда не торопился: сначала устройство гостя, обед, приятная беседа… А с вопросами кто, откуда и зачем пришел, можно было не спешить. Вечер закончился приятно, мне велели сводить гостя перед сном на реку и отправляться спать. Так что о делах (какие, впрочем, могут быть дела у нищенствующего монаха) никто не говорил. Захочет, сам скажет назавтра.

Утром в деревне встают рано. Так было заведено и у нас. В шесть утра я должен был уже тренироваться. Да что там я, «муравей на травинке», на заднем дворе собиралась вся большая семья, включая моих сестер. Те, правда, занимались несколько по другой программе, но от этого эффективность их мастерства ни в коей мере не уменьшалась. Каждый знал, что ему делать, никто никому не мешал, старшие давали задание младшим, разбивали их по парам, исправляли ошибки. Прадед занимался только со мной одним. «Для всех остальных, – говорил мне он, – есть твои отец и дед. Лучше них не найти мастеров во всей стране. А я уже старый, мне тяжело, – в этом месте он обязательно подмигивал мне, – я больше уже никого не обучаю».

Когда мы с прадедом приступили к отработке парной техники, во двор вошел вчерашний монах. Видимо, он тоже не привык поздно спать, потому что, судя по всему, уже успел сходить на речку искупаться. Прямо от ворот он направился к нам. То, что он умел гладко говорить, я заметил еще вчера. Но сегодня он был отменно вежлив, еще вежливее, чем накануне. Говорил он, обращаясь к прадеду, но так, чтобы слышали другие.

Суть его речи была простой. Он проделал длинный путь, чтобы познакомиться с нашим фамильным боевым искусством. Он преисполнен всяческого уважения к нашему клану, который оказал ему столь радушный прием, и просит у главы семьи (тут он глубоко поклонился прадеду) позволения остаться у нас на какое-то время, чтобы изучать технику «Счастливого пути». Еще, если это возможно, он просит, чтобы кто-то из младших учеников дал ему урок мастерства прямо сейчас. Если глава клана сочтет это невозможным, то он, Данг, сейчас же уйдет, призывая на нас благословение Будды.

Смысл его речи был понятен даже мне. Он вызывает на поединок (разумеется, дружеский, без всякой крови) кого-то из нашей семьи. Насчет «младших учеников» – это, конечно, вежливый треп, чтобы старшим мастерам не пришлось терять лицо, отказываясь от схватки. Если ему понравится, то он просит разрешения у нас поучиться. Если ему откажут (побоятся, например), то он без всяких обид уйдет.

Ответ прадеда был неожиданным. Он сообщил, что ему некого выставить против такого сильного бойца, которым наверняка является монах Данг, в связи с чем он будет драться сам. И не потому, что рассчитывает на победу, а потому, что он очень немолод и проигрыш такого старика не опозорит школу «Счастливый путь». Что взять с человека, у которого уже взрослые правнуки. При эти словах он указал на меня.

Что же касается обучения в нашей школе, то сейчас он ничего сказать не может, так как если Данг выиграет, то семейству Ван самому придется приглашать его в учителя.

Несколько позднее я спросил прадеда, почему он решил все сделать сам, а не выставил кого-то другого. И вот что он мне ответил:

– Тут есть две стороны. Одна из них – это честь школы, в чем она заключается, я думаю, тебе объяснять не надо. Вторая – это моя собственная честь, которая в данном случае заключается в том, что до тех пор, пока я самый сильный мастер школы, я не имею права выставлять на поединок с серьезным противником кого-то другого. Я точно не знал тогда истинной силы Данга. На первый взгляд он показался мне примерно равным по мастерству твоему отцу. Так что твоего отца выставлять было нельзя, он вполне мог и проиграть. Беспокоить твоего деда по всяким пустякам мне не хотелось, он тоже далеко уже не юноша, а вот я как раз то, что надо, – расхохотался он.

Надо отдать монаху должное, к поединку он подготовился очень быстро: просто сбросил куртку и остался в одних штанах. Вид у него был достаточно угрожающий – такого мощного телосложения ни у кого из бойцов нашей школы и близко не было, даже отец не выглядел таким крепким, как он. А что говорить о прадеде… Однако тот никак не выглядел смущенным. Наоборот, он подошел к монаху и одобрительно похлопал того по литому плечу.

– Пожалуй, ты слишком силен для меня, – сказал он. – В рукопашной схватке я тебя не одолею. Предлагаю схватку с оружием. Это хоть как-то компенсирует мой почтенный возраст и физическую слабость. Каждый выбирает свое любимое оружие.

Монах легко согласился и побежал в комнату, в которой он ночевал и где оставил свой шест. Прадед же остался на месте. Когда Данг, вернувшись, увидел, что прадед не сдвинулся с места, он удивился и спросил, чем же тот собирается драться.

– Вот мое любимое оружие, – ласково сказал прадед, поднимая обе ладони вверх.

Судя по тому, что на улыбчивом лице монаха впервые за все время появилось озадаченное выражение, такого оборота событий он не ожидал.

– Впрочем, – продолжил прадед, – другое оружие у меня тоже есть.