– Я готов «взлетать», – твердо сказал я Дангу. – Возьму с собой только то, что ты разрешишь, ни на рисовое зернышко больше. – И, подражая Дангу, пнул ногой стоящий на полу мешок с рисом.

– С чего это ты брыкаешься, как лошадь? – удивился тот. – Это еда, которую тебе приготовили в дорогу твои бабушка и мать. Заметь, с любовью приготовили, с заботой. А ты эту еду пинаешь ногами!

– Так ты же сам только что так делал? – удивился я.

– Мне можно, я в воспитательных целях, – засмеялся Данг, который, как я успел заметить, был чрезвычайно отходчив. – Если ты готов, то смотри на меня и учись, через пять минут ты будешь готов в дорогу.

С этими словами он бросил в заранее приготовленный мешок запасные штаны и куртку, пару белья, пару самой простой и крепкой обуви и совсем немного еды. На глаз, если питаться, как я привык дома, мне бы ее хватило на день, если ограничивать себя, то дня на два, а если очень экономить, то на три.

– Значит, с моей привязанностью покончено? – радостно спросил я.

Данг посмотрел на меня, как на идиота.

– Еще и не начиналось. Ты думаешь, что если ты решился на то, чтобы не тащить с собой весь свой гардероб, ты избавился от привязанностей? Ничего подобного, пока ты не избавишься от корня всех привязанностей, толку не будет!

– И в чем же этот корень?

– Главная проблема в том, что любой человек отождествляет себя с телом. А, ты же не понимаешь, что значит «отождествлять». Поэтому скажу проще: человек думает, что он – это тело, и привязывается к нему. Эта, так сказать, базовая привязанность создает дальнейшие привязанности, о которых я только что говорил: «мой», «моя», «мое».

– Как это человек думает, что он есть тело? Человек и есть тело! – воскликнул я.

– Когда это говорит простой невежественный крестьянин, я понимаю. Вся его жизнь в теле, которое тяжко трудится с утра до ночи. Но когда это говорит человек, которого с детства обучают боевым искусствам и медицине, тогда я перестаю понимать. Неужели ты думаешь, что это тело, которое ты можешь поломать, изувечить или вылечить, – это ты и есть?

– Почему же мне об этом ничего не говорили?

– Мал ты еще. У вас много времени на обучение, так что никто не спешит излагать эти истины тринадцатилетнему сопляку. А у меня времени нет, я учу тебя, стараясь вместить как можно больше важных вещей в те три месяца, которые мы проведем вместе. Ладно, я вижу, мне ты не веришь, сходи к прадеду, спроси у него.

Никуда идти мне не пришлось, прадед собственной персоной уже заходил в комнату. Когда я спросил его, правда ли, что я – это не тело, он аж присвистнул:

– Да, резко Данг за тебя взялся, я бы тебе эти вещи лет до двадцати точно не стал бы рассказывать. И это самое раннее. Обычно у нас про это объясняют человеку лет в сорок, до молодого это просто не доходит. Я до этого времени, скорее всего, не доживу, так что это тебе объясняли бы дед или отец. А этот, – он кивнул на Данга, – о тебе очень высокого мнения, думает, что ты умный и сумеешь это понять. Что ж, пусть попробует, может, что и получится. Только когда он начнет говорить тебе, что тело – это презренный кожаный мешок, наполненный костями, кровью, плотью и отвратительной грязью, не воспринимай буквально его речи. Ты должен понимать, что все это лишь слова, означающие, что ты должен избавиться от привязанности к телу.

На самом же деле ты должен хорошо заботиться о теле, кормить, поить и тренировать его, ни в коем случае не пренебрегая его здоровьем. Вон посмотри, какой сам Данг здоровенный. Никто не скажет, что он плохо заботится о своем теле.

– Совершенно верно, уважаемый мастер Ван, – подхватил Данг. – Я рассматриваю тело как редчайшую драгоценность, данную мне Богом, ибо без тела как смогу я идти по духовному пути? Как смогу практиковать, не имея надлежащей физической крепости? Как может тот, кто не заботится о теле, не прикладывает усилий для того, чтобы сохранить его здоровым, достичь мастерства хоть в чем-нибудь? Моя не-привязанность к телу на практике означает, что я не потакаю прихотям тела, не обжираюсь, не пьянствую, не развратничаю и не валяюсь целыми днями. Я всегда помню, что мое тело непостоянно, что позволяет мне не иметь слишком сильной привязанности к физическим удовольствиям, которые заканчиваются болезнью и страданием. В общем, я иду путем срединной гармонии: не балуя тело, но и не угнетая его. При этом я изо всех сил стараюсь избавиться от привязанности к нему и рассматриваю его только как колесницу для достижения высшей цели.

Еще я стараюсь сохранять внутреннее молчание, которое позволяет уму очиститься. Тогда он перестает думать о себе, как о теле, отказывается от эгоистичной привязанности ко всем своим фантазиям и становится спокойным.

– Так, так, так, – пробормотал прадед. – Молодец, Данг, такую большую и серьезную проповедь закатил. Ты так красиво говоришь, что вполне можешь вскоре стать настоятелем какого-нибудь храма. Похоже, ты обучишь моего оболтуса не только путешествовать. Может, даже мозги ему вправишь, мне потом с ним легче будет. Только прошу тебя, говори с ним попроще, он таких высокопарных слов не понимает. Так с ним разговаривать – только время тратить, я и то не все понял, – ухмыльнулся прадед. – Ну ладно, – прервал он сам себя, – я ухожу, а вы собирайтесь, вам же завтра с утра в путь.