Но пока они в пути, сделаю небольшое отступление. Впоследствии, вспоминая обо всём пережитом, я часто задавал себе вопрос, откуда у Лены, 18-летней девушки, изголодавшейся и ослабевшей находились силы. Она не только проделала столь большой маршрут от Казанского вокзала до Малой Дмитровки, но и затем ей очень много приходилось возиться с нами и ухаживать за заболевшей мамой.

Когда Маня с Леной ушли, я некоторое время сидел смирно, но так как съеденный кусок хлеба голод не утолил, я то и дело поглядывал на шкафчик. В конце концов, я открыл дверцу. Увиденные в столе корочки были быстро мною уничтожены. Отрезать же кусочек хлеба от буханки я постеснялся. Когда к вечеру собрались все, радость встречи была омрачена тем, что я уже лежал без сознания и находился на грани жизни и смерти. Только накануне праздника 1-го Мая я пришёл в себя. Когда мне рассказали, к чему могли привести эти злосчастные корочки, я на всю жизнь запомнил, как опасно, перенеся сильный голод, съесть даже чуточку больше, чем положено. Рано утром 1-го Мая у всех царило праздничное настроение. Все вышли на улицу посмотреть на праздничную Москву. Впечатление от того, что мы увидели, было огромное, ничего подобного мы раньше не видели. За 5 лет после Октябрьской революции страна преобразилась. Благосостояние медленно, но уверенно возрастало.

Дней через 5-6 после первомайского праздника начались и наши заботы о нашем дальнейшем существовании. Больная мать была уже не в состоянии нас прокормить и воспитывать. Лена, всемогущая, неугомонная и неутомимая, пройдя по разным учреждениям, добилась разрешения на устройство нас в детдом. Разрешение, подписанное Н. К. Крупской, и сейчас хранится у неё. С направлением, в сопровождении Лены мы, самые младшие, Я, Зина, Илья и Багдан, двинулись "кавалькадой" в московский распределительный приют. В распределительный приют собирали всех сирот всего на несколько дней. Сперва дети проходили полную санитарную обработку, затем их разбивали на возрастные группы, определяли их грамотность, способности, наклонности, словом, всё то, что нужно знать для лучшего распределения их по основным детским домам. Чтобы скорей покончить с беспризорностью, в стране было организовано очень много детдомов и спецколоний. Некоторые очень крупные заводы и воинские части создавали свои маленькие детдома в 14-15 человек. В приёмный распределительный приют приехала комиссия от завода "Густав – Лист", видимо, это название сохранилось от фамилии его бывших владельцев. Новое название завода мне так и не удалось установить. Комиссия должна была отобрать 14 ребят, 7 мальчиков и 7 девочек. Отбор происходил по следующему принципу. Воспитанников выстраивали в 2 шеренги, и тех, кто приходился по душе, расспрашивали: кто, откуда родом, кто были родители. Затем, конечно, беседовали с руководителями, узнавали дополнительные данные. В числе отобранных девочек оказалась и Зина, но она заявила, что без брата она никуда не поедет. Поэтому, когда построили и стали отбирать мальчиков, в числе первых отобрали и меня. Прежде чем поехать с комиссией, мы попросили разрешения проститься со своими маленькими братишками, находившимися в младшей группе. Попрощавшись, мы узнали, что и они прошли отбор и направляются в детдом при воинской части в Москве на Садовнической улице.

Для нашего маленького детдома был отведён небольшой флигелёк, который находился на территории Миусского кладбища поблизости от Савёловского вокзала. Флигелёк находился в метрах 100 от входных ворот, а ещё дальше стояла действующая церковь, в которой по праздничным дням проводилась служба, а по будничным отпевали покойников. Сзади и боков церкви начинались ряды могил. Первые дни мы иногда с интересом приглядывались к службам, ходили рассматривали памятники, ну а потом перестали обращать на всё это внимание. В детдоме нас сразу прикрепили к школе, где специальной проверкой определили наши знания, и поскольку много было пропущено и забыто, то фактически пришлось начинать кому с самого начала, кому классом ниже. Я начал с 3-го класса. Несмотря на небольшой срок пребывания в этом детдоме, прожили мы там очень хорошо и дружно. О нас хорошо заботились, хорошо кормили, чисто и прилично одевали. Очень хорошо запомнились две наши воспитательницы, тётя Надя и тётя Груня. Это были очень душевные женщины, заменившие нам матерей и близких. Душой всего нашего детдома был муж тёти Груни, организатор этого маленького детдома, парторг или пред завкома дядя Петя. Особенно приятными были посещения в праздничные дни группы рабочих завода во главе с дядей Петей. Они приносили нам подарки. Жить на кладбище было не страшно, однако, но когда начинало смеркаться, в глубину кладбища мы не ходили. От навещавшей нас Лены мы узнали, что Илью и Богдана перевели в другой детдом на станции Малаховка.

Однажды летом 1922 года конце августа, меня и Зину разбудили раньше обычного, когда мы оделись и, ничего не понимая, вышли в зал, увидели Лену с тётей Надей. Лена, попрощавшись с тётей Надей, повела нас с собой. Мы спросили её, куда идём и почему так рано? Лена или отмалчивалась, или говорила "так надо", "придёте узнаете". Но вот мы подошли к больнице, она не выдержала и со слезами на глазах оказала: "Сегодня хороним маму". На похороны пришли почти все! Близкие, проживающие в Москве, тётя Паша, Маня, Мироша, Соня. Появился Ефим, приехавший из Томска для продолжения учёбы в Москве. Жил он в студенческом общежитии. После приезда в Москву, мама все время болела и поправиться так и не смогла. Да и редко кто в то время мог перенести такую болезнь, как "водянка".

Лена осталась нам и за старшую сестру, и за маму. Жила она, в то время сначала с мамой, а затем одна в общежитии в Марьиной Роще. В маленьком детском доме на Миусском кладбище мы прожили чуть больше года, но когда необходимость в таких детдомах отпала, они попали под расформирование. Однажды пришла Лена, не навестить, как обычно, а с официальным направлением о переводе нас в детдом №8. Она забрала нас с собой, и мы двинулись к новому месту жительства. Находился этот детдом у самого Ваганьковского кладбища на одноимённой улице. Вот тут то и произошло моё "омоложение" на один год. "Омолодилась " на год и Зина. Так как в направлении год моего рождения указан был – 1909, то меня хотели отправить в другой детдом и разлучить с Зиной. Лене удалось убедить, что произошла ошибка, и оформить меня 1910 годом, и мы с Зиной остались в восьмом детдоме.

Если сказать, что мы с Зиной очень дружили, это значит сказать очень мало, мы не только были примером дружбы брата с сестрой, но она, к тому же, фанатично боялась за меня. Если продолжительное время она меня не видела, то сразу начинала бегать по детдому и спрашивать всех, не видел ли кто её брата. Успокаивалась только тогда, когда находила меня, и если ей это долго не удавалось, начинала плакать навзрыд, и тогда в поиски меня включались ребята всей группы. Некоторые эпизоды её заботы обо мне сохранились в моей памяти и по сей день. Вспоминается такой случай. В детдом не успели завезти к обеду хлеба, его хватило только для ребят младшей группы, для старших ребят решили занять хлеба в соседнем детдоме, который находился через дом от нашего. Воспитательница, взяв с собой несколько мальчишек, а среди них оказался и я, направилась в детдом №20. Там мы немного задержались, а когда пришли, то увидели, что все младшие ребята уже поели и вышли из-за столов, а Зина ещё и не приступала к еде, рыдала и кричала: "Куда увели брата! Зачем увели брата!" И никакие уговоры и объяснения не помогали, и только мое появление привело её в чувство. Иногда она ходила со своей группой в гости к шефам, такие мероприятия бывали довольно часто, и она всегда из тех гостинцев, которые им там давали, оставляла немного и для меня.

Сколько запомнившихся событий случилось в этом детдоме, и приятных, и неприятных, сколько мальчишеских приключений! Здесь я ближе познакомился со спортом, научился играть в шахматы, увлёкся чтением художественной литературы. Словом, о периоде жизни в детдоме №8 стоит рассказать немного подробней.

Детдом №8 по отношению к детдому на Миусском кладбище был примерно как огромный арбуз к маленькому яблоку, и по количеству детей больше примерно в 10-12 раз. Учёба детей была организована прямо при детдоме. Воспитатели, они же и преподаватели, вели каждый свой предмет. Был и учитель рисования который, с наиболее способными ребятами занимался в художественном кружке, где учил рисовать как клеевыми красками, так и масляными. Это был очень приятный молодой человек, отличный преподаватель и хорошим художник. Сам он ещё и сильно увлекался хореографией. К сожалению, он пробыл у нас недолго, ушёл в театр. Вспоминается мне и моя "мазня" клеевыми красками к специальной выставке работ детдомовцев. Небольшая картина размером примерно 75х115 см, может чуть больше. На ней я нарисовал домик, берёзку, заборчик, а на переднем плане – мальчика с салазками, вышедшего погулять и покататься в ясный морозный день. Конечно, было это сделано хоть и под руководством художника, но получилось слабовато, а точнее, просто плохо. Когда художник сам взялся за кисти и начал править, то у меня, грубо выражаясь, полезли "шары на лоб". С каждым мазком картина менялась на глазах. Он не только правил те неправильные линии и фигуру мальчика, но придал рисунку много света и воздуха, словом, получилось не так уж плохо, а когда воспитатели, обходя работы, стали хвалить и "мою" работу, мне стало не по себе, пришлось смущённо дополнять, что моего-то тут "кот наплакал". Утешением являлось только то, что работы и других ребят также подверглись обработке художника.

Однако я немного увлёкся и забежал вперёд. Первое, с чем мне пришлось познакомиться в этом доме, это "тёмной", а пострадавшим, и притом невинно, оказался я сам. Организовал для меня эту "тёмную" паренёк по прозвищу "Химикус", которого потом не раз приходилось наказывать самого. Это прозвище прилипло к нему ещё до нашего прихода, и видимо, было связано со словом "химичить". Мальчишка обладал многими плохими качествами, такими как хитрость, нечестность и даже воровство. Свои провинности он любил сваливать на других. Дом наш был старой кирпичной кладки и имел три этажа, на третьем этаже размещались спальни, внизу были кухня, столовая, кладовые и другие подсобные помещения. Снизу по широкой лестнице с площадкой и крутым поворотом мы попадали в просторный зал второго этажа. В этом зале проводились все наши общественные мероприятия, спектакли драматического кружка, концерты, показательные физкультурные выступления. Все двери, кроме входной, вели в классы, учительскую и кабинет директора. Все игры по вечерам и переменам мы всегда проводили в этом зале. Зал был хорошо украшен, на стенах висели портреты Ленина, Маркса, Энгельса и других вождей и видных руководителей. Однажды, уже на первых днях пребывания в этом детдоме, играя в этом зале, этот злосчастный "Химикус" тряпичным мячиком, попал в портрет Луначарского и разбил в раме стекло. Звон разбитого стекла услышала одна из воспитательниц, находившаяся в этот момент в зале. Обернувшись, она увидела, что ближе всех к портрету нахожусь я, и решила, что это сделал я.