дело.

***

Смуров отстоял маленькую, по местным понятиям, очередь и купил бутылку портвейна, подумал, порылся в карманах и, протянув продавщице ещё трешку с мелочью, важно сказал

— Шартрезу мне. Ликёру.

Деловито спрятав тёмную бомбу портвейна в недрах портфеля, положил сверху неё толстый ком «Литературной газеты» и аккуратно водрузил бутылку с ядовито-зелёной жидкостью сверху, композицию завершили два краснобоких яблока из братской Болгарии и четыре маленьких, но пахучих мандарина из солнечной Грузии. Сигареты «Ява» для себя и «БТ» для неё Смуров распихал по карманам пальто. На шоколадку денег не хватило.

В отделении милиции бутылки предательски звякнули, дежурный по конторе Боря Рогожин ухмыльнулся. Смуров насупился, но стакан портвейна пообещал не задумываясь. Себе дороже.

Ночь вступила в свои права. В обезьяннике бузили два хулигана.

— Ща в ласточку закатаю, — сообщил мимоходом постовой.

— Да мы что, мы так, — пробормотали хулиганы. — Это всё он, — и показали друг на друга.

Двери КПЗ ухнули, и дежурный вывел Лену. Увидев Смурова, она помахала пухлой ладошкой и выдохнула:

— Привет.

— Пошли, — буркнул Смуров. В кабинете сыщик открыл окно, кислый запах сигарет и пота вылетел прочь.

Лена умывалась в туалете. Она была проституткой, и Гиви был её старым клиентом. Решено было Лену задержать и, переговорив с ней, узнать, что за Гиви, как он выглядит, чем дышит и где обитает. Лену взяли на чужой земле у известного гадюшка на ВДНХ и запихнули на три часа в КПЗ… опрос в лоб ничего не дал…

— Кайф, — выдохнула она. Залпом выпила стакан Шартреза и впилась зубами в яблоко.

Смуров заварил чай. Чаинки кружили неспешный хоровод в стакане.

— Я в камеру обратно не хочу, — капризно сказала она.

Сыщик листал её записную книжку, в дверь постучали. Боря Рогожин хохотнул, подмигнул Смурову, выцедил стакан портвейна, ловко очистил мандаринку, стрельнул сигаретку и, уходя, аккуратно закрыл за собой

дверь.

Смуров и Лена трепались ни о чём. Разговор им обоим был приятен, и общие темы находились быстро и непринужденно. Спиртное заканчивалось, пепельница таращилась окурками сигарет. Мандариновые корки задорно топорщились на столе.

— Потанцуем? — неожиданно спросила она его. Старенький касетник неожиданно и нежно выдал Тото Кутуньо.

Тело Лены было гибким и податливым.

Её черное платье само собой оказалось на спинке стула, Смуров уставился на её груди. Привычных чашек лифчика не было.

Лена хихикнула, чмокнула сыщика в щёку

— Этот бюстгальтер называется «Анжелика». Темнота! Сиськи как на блюдечках. Это мне один бундос подарил.

Утром за окном пели птицы. Дежурная смена гремела сапогами. Лена, свернувшись калачиком, укрытая смуровской шинелью, спала на старом кожаном диване. Ступни ног у неё были маленькие, как у ребенка. Через час зам по розыску 50 отделения милиции вместе с дежурным сыщиком и нарядом выехали на задержание. Через два часа приехал сыщик из ОУРа и вслед за ним куратор из Главка. Украденные часы из квартиры врача лежали на столе в кабинете зама по розыску. Рядом, сверкая ручками и поблёскивая, стояла стереосистема. Квартирный вор Гиви ждал следователя, маясь в КПЗ.

Свидетели из дружинников коротали время в дежурке. Терпила суетился рядом со своими вещами. Его лысина розовела под прядями прилизанных волос.

Коля Рябов потер часы о рукав пиджака и прочёл надпись на них: тов. Мендельсону на 50-тилетие.

— Это? Вы, что родственники, Мендельсону?

— Это мой папа, — осторожно сказал терпила.

— А папа, что, композитор, как Дунаевский? — хохотнул Коля.

— Однофамильцы, — терпила натужно улыбнулся.

— Ну да, как Иванов, так ковёр с лебедями, а как композитор — так золотишко, — и Рябов хлопнул дверью кабинета.

Ещё через час Смуров отвез Лену в суд Железнодорожного района города Москвы. Судья Викторов полистал папку, кивнул и вызвал Лену. За нецензурную брань в общественном месте и приставание к гражданам Слепаковой Елене Дмитриевне, 1958 года рождения, урож. гор. Москвы, про.ж по адресу ул. …, суд, руководствуясь …, назначил административное наказание 10 суток…

— Да меня не там задержали, товарищ судья, — Ленин голос дрогнул.

— Следующий, — механическим голосом сказала секретарша.

Её забрали на Петровку, куратор собирался её в корки обуть. Перспективный кадр, много знает и многих.

— Сука, ты Смуров, — выдохнула она на прощанье.

— Сама дура, — промямлил в ответ сыщик.

Смуров в конторе занял трёшку до зарплаты. Купил пару пива, свежую газетку — и чёрная дыра метро поглотила его.

Ночь, утро

Смуров рабочий день заканчивал. Бумажки в сейф складывал. И мечтал. О бутылке портвейна, потому как выпивка располагала к томной неге, закуске в виде пельменей и сигаретке. И было ему от этих мечтаний на душе приятно. Всё дежурный по конторе испортил. Голос у него был мерзкий. И этот мерзкий голос в телефонной трубке велел сыщику Смурову по дороге домой заглянуть по адресу ул. Михалковская, дом номер такой-то, квартира такая-то. Сыщик, конечно, стал отстаивать свою независимость, как все страны Африки, и приводил доводы, что есть дежурный сыщик и, вообще, участковые оборзели в конец. Дежурный по конторе быстренько объяснил, что дежурный сыщик на выезде, участковые на территории, а Смуров тут как тут. И больше некому. Ответственный дежурный, он же замполит конторы строго сказал: