Шрифт:
— У меня зятя в вытрезвитель вчера забрали и все деньги тоже.
Кто-то подхватил, и бабки загомонили. На ближней к подъезду лавочке приподнялась тощая бабка в красном байковом халате и, отклячив зад, надрывно закричала, пугаясь собственной смелости
— Сатрапы, сейчас не 37 год! Сейчас перестройка!
Смуров затолкал мужика в салон, беглеца в собачник, хлопнул разболтанной дверью. Закурил, и они поехали, тщательно объезжая выбоины и лужи на дороге. Мужик ёрзал на заднем сидении и поминутно что-то спрашивал. Сыщик его не слушал, мечтал о том, что кончится это дежурство, он приедет домой, примет душ и будет сидеть на своём балконе, попивая холодное пиво, покуривая сигаретку, поглядывая на излучину Москвы-реки и почитывая криминальную хронику, и будет думать:
— Чёрт знает что в этой Москве творится.
** трёшка — три рубля.
*** палка — (сленг) показатель работы милиции, т. е. задержание преступника, раскрытие преступления и т. п.
Физиология и…
Ночью он пил воду, вода уходила с тихим бульканьем в недра смуровского организма. Печень робко сказала SOS, но у печени нет души, и мозг велел ей брать пример с дружных работяг почек. Печень обиделась, потому что почек было две, а она была одинока, и пахать ей приходилось за всех. Придет наше время, успокоила её простата. Смуров забылся тревожным сном.
Утром он стоял под ледяным душем, уныло глядя, как его достоинство уменьшается в размерах. Хотелось кружку пива. Мозг услужливо нарисовал пол-литровую кружку, запотевшую по бокам и с шапкой пены, луч солнца золотил напиток. Смуров чертыхнулся и вышел из душа.
Задумчиво вылив на голову треть пузырька одеколона «Шипр», втянул в себя запах.
— Нет, одеколон пить не буду, — о печальном армейском опыте напомнил испугано сжавшийся в комок желудок.
Смуров выдохнул на зеркало, висящие над раковиной, его отражение покрылось туманом.
***
Начальник РУВД* полковник Карпов*, грузный мужчина с тяжёлым взглядом, посмотрел на личный состав уголовного розыска. Сыщики изобразили на лицах почтительную заинтригованность. Карпова любили, он сам был из сыскарей и начинал свою карьеру с ястребков на Западной Украине, где хлебнул по самое
не могу.
— Сынки, — мрачно сказал полковник, — сейчас Партия и Правительство объявили борьбу за Трезвость.
Полковник выдержал паузу. Все потупили глаза. Полковник продолжил:
— Так не жрите ханку на рабочем месте, ёб вашу мать! Иначе, — голос полковника заполнил зал, — уволю всех к едрёной фене, и пойдёте улицы подметать, а кому повезет… в сторожа, сутки-трое за за 70 целковых.
Потом выступал замполит РУВД, какой-то щёголь из отдела кадров ГУВД и шишки мелкого калибра, дудевшие в одну дуду, что политика Партии… ну и сами знаете… а кто не знает, так тому наверно повезло.
Смуров подумал, а что, может вступить в общество «Трезвость» и жизнь наладится, журналы читать будет или там газеты, соки пить или там вместо чифиря какао «Золотой ярлык».
Трамвай позвякивал и весело постукивал колесами на стыках рельс. Мутило, и все эти позвякивания-постукивания больно били моточками в висках. Тёплый напиток «Буратино», выпитый в РУВДшном буфете, тыкался в желудке и рвался наружу.
Перед родным 50-тым отделением милиции он перекурил. Во рту горчило, слюна кончилась и плюнуть на всё не получилось.
Сыщик решительно распахнул дверь в кабинет замполита конторы и с порога бухнул:
— Я вот тут подумал и решил вступить.
От неожиданности ручка, которой он чиркал в бумажках, выпала из пальцев и покатилась по столу.
Потом замполит долго рассказывал о том, что партия передовой отряд, и берут туда не всех, и что нужны рекомендации, и с кондачка этот вопрос решить невозможно. Потом замполит пожевал губами и вдруг вспомнив армейскую юность спросил:
— А ты, Смуров, Родину любишь?
Смурова заклинило и он вспомнил Родину из разрешительной, которую он трахнул после пьянки на День Милиции.
— Да не в жизнь, она же замужем, — с ужасом понимая, что он несёт, пролепетал сыщик.
— Вон, — коротко и зло сказал замполит.
***
Смуров брёл по коридору в свой кабинет, его рука нащупала в кармане пиджака заначку*.
— Судьба, — пронеслось в голове сыскаря.
Потом они пили с Барбосом водку, и Смуров пьяно и плаксиво жаловался:
— Представляешь, он думал, что я в партию хочу, а я в общество хотел. Нет, никто меня не понимает.
Барбос кивнул головой, они выпили ещё по одной. Закусили домашним огурцом, пахнущим укропом, эстрагоном и смородиновым листом. Огурцы хрустели, брызгая соком на ржаной хлеб, сало, порезанное аккуратными прямоугольниками, и фиолетовый крымский лук, пустивший прозрачную слезу под россыпью крупных кристаллов соли…