Его мама и сестра смотрели на меня скорбно.

— Дежурный сказал через три дня приходить. Правда?

— Закон такой, гражданочки. Может, вернётся. А нет, то приходите.

Сестра посмотрела на меня презрительно, подхватила маму под локоток, и два объёмных тела удалились.

Вернулись они через три дня. Бланк опроса, ещё кучка бумажек были заполнены.

— Искать-то будешь?

— Конечно.

— А то знаем мы вас, милицейских, ток кабанчика в бумажке и любите.

Дня через два позвонил дежурный, Барбосыч, расчленёнка.

На Б. Академических прудах гуляющая с собачкой пенсионерка нашла голову. Бабуля вызвала скорую, та — милицию. Приехал я. Потом начальник, эксперт, тройка постовых, следователь прокуратуры, кинолог с собакой. Собака села на задницу и, покачав башкой, стала

выть.

— К покойнику! — радостно сообщил кто-то из зевак. Начавший идти снег с дождём не мешал тусоваться.

Потом все уехали и ушли. Остались мы. Я и голова. Да ещё поручение следователя: опознать, провести оперативные мероприятия и доставить голову на ул. Россолимо (в морг). Голову я запихнул в картонный ящик из-под болгарского вина, и мы поехали. На трамвае, потом на метро. В метро голова начала оттаивать и вонять, а низ коробки мокнуть.

Постовой был настроен решительно. новенькая форма, колючий взгляд.

— Гражданин! Что у вас в коробке?

— Голова.

— Я тут не шутки шучу! Я при исполнении. Открывай!

Один глаз у головы чуть приоткрылся, постовой побледнел и, держа ладони у рта, отвернулся. Сентиментальный оказался.

Мама и сестра отпирались недолго. Лимитчики из села Кукоево. Было хозяйство, куры, то сё… А сын-брат по пьяни всё сжёг. Мама и сестра подались в штукатуры. Редькин в слесаря, пьянство и дебош.

Зарезали его в ванной, там же расчленили, часть тела утопили в сумках на прудах рядом с домом, а голова выкатилась — круглая такая форма черепа.

— Ночью прятали. Страшно было. Снасильничать могут. Москва-то город, не село.

Алтай

Живу я в вольере. Кормят хорошо. Мясо не воруют. Да и чего воровать, одни кости. Но суп наваристый, каша вкусная и ещё витамины дают. Инструктор мой, ну это как хозяин, меня любит. Сухарики приносит. Вкусные. Работа не бей лежачего. Приехал на квартиру, пописал, понюхал, как и что. Увидел автобусную остановку добежал до неё, сел. И вся работа. А дальше инспектор пишет, мол служебно-розыскная собака с места квартирной кражи дошла до автобусной остановки и потеряла след. Ну и, как положено, сухарик. Приятно. Да и новые запахи каждый раз. На кого рыкнешь, кому хвостом махнешь. Люди думают, что если собака, то дура. А я пёс. Служебно-розыскной. Мне жалование и пенсия положены. Государева служба. Ко мне так просто не подойдёшь. Всем видно, что уши торчком, зубы что надо, не говоря про вес и рост.

Вот правда один раз конфуз вышел. Стали на фабрике алмазы искусственные пропадать.

Ну, приехали мы. А в коридоре уже смена из цеха в шеренгу построена. Барбос, тоже мне имечко, говорит тихонько моему инструктору, ты проведи вдоль шеренги Алтая, а на шестого справа пусть он рыкнет, да посильнее. Потом со мной Барбос поговорил, душевно так. Думает, что я не понимаю. Это у них оперативная комбинация называется. Где камушки лежат, Барбос знает, ему кто-то рассказал. И кто спрятал знает. А как выносят, неизвестно, да и засаду не устроишь, завод не город, все на виду. Все свои. Ну вот и удумал, что, мол, уборщица нашла, а я тряпку понюхал в которую алмазы были завёрнуты и вора нашёл. По запаху.

Ну и пошёл я. Стоят, угрюмые. От одного пахло приятно, булочками с изюмом. Один раз я такую булочку ел. Вкуснотища! Сразу чувствуешь, когда человек хороший. А вот те трое, ну те ещё типы, встретил бы без поводка, загрыз бы. Чувствую, что кинолог мой знак мне тайный подал. Ну и как рыкну! Да ещё лапами стукнул в грудь, что б знал свое место, сявка, болонка недоделанная. Ну Барбос его сцапал, и с собой повёл в кабинет, и меня пригласил с инспектором. И начал он с ним душевно разговаривать, прям как со щенком. Долго говорили, я поспать успел. Так только порыкивал, чтоб пролетарий знал, что его в вольер посадить могут, там ему костей не дадут, только кашу.

Рассказал рабочий, что работал с подельником и где захоронки есть. И приводят того, от которого булочками пахло. Ну надо же! Он тоже воровал и выносил. Вот уж на кого не подумал.

А через неделю мне Барбос мяса с оказией пристал. Без костей. Спёр, наверное, где-то. Люди они по-другому не могут

Глаша и Паша

Глаша выросла в деревне, что рядом с Москвой. Работала за трудодни, делала что скажут: была и птичницей, и дояркой, и в поле работала, и полы мыла в Правлении. Отец её в двадцать неполных лет погиб на Зиеловских высотах. Мужа переехал трактор, он заснул по пьянке в меже. Дочка и сын уехали в Москву, стали инженерами. Получили квартиры. Работа её сгорбила, а Государство платило ей пенсию — аж 27 рублей. Дочка забрала её в Москву. За большие деньги её прописали. Жила она на кухне. Хрущёба. Чтоб не быть в тягость, она собирала бутылки у Гастронома. Когда завозили в Гастроном пиво, то получался удачный день. А ещё Глаша собирала копейка к копеечке на золотую цепочку и серёжки для внучки. Выйдет замуж — а вот и подарок. На память.

От Бабушки.

***

Паша рос в Чикаго, это такой район рядом с платформой «Моссельмаш». Тут все через одного судимые. Вечером тихо, идиотов гулять вечером, дышать московским воздухом, нет. Мама Пашу в секцию бокса записала. Чтоб по улице не шлялся и за себя постоять мог. Вот и постоял в ДК «Строитель», а потом и сел. Девушку свою защищал. Два хука и апперкот. У противника черепно-мозговая, да и челюсть плохо срослась. Не Голливуд Чикаго. Кивалы кивнули, Судья Приговор зачитал. И здравствуй, конвой! У Хозяина заматерел. С Людьми познакомился. Вышел. Осмотрелся. Ну не завод же идти? После третьей квартиры менты повязали. И закрутилось. Ещё ходка. Рецидивист, по всем бумагам. К матери не прописывают. В Калужскую Губернию гонят, а то и в Тверь…