Но Васиному отпрыску не было 14 лет, в спец.колонию он уехал через год — за грабеж. В колонии он избил воспитателя и получил новый срок, вернувшись, он дал в глаз Васе, и унёс видеомагнитофон и кассеты тоже.

— Что делать? — тихо спросил Простаков.

— Бог не фраер, — ответил я.

— Да, да! — жизнерадостно подтвердил Крокодил, пару раз пытавшийся задержать за мошенничество Васю, и оба раза неудачно.

Река судьбы превратилась в бурный горный поток, полный опасностей и грозящий разбить жизнь Простакова в щепки.

Про Борю

Для оперативного прикрытия КГБ в Москве использовал удостоверения МУРа, и за это их мы тоже не любили. Уж не говоря про то, что они в оперативных целях бомбили квартиры своих подучётных. Все знали, что Комитет, но формально — квартирная кража. И висяк, соответственно, а проверки по краже никто не отменял. И если на твоей земле, то ты получал по полной программе, потому как начальство тоже мутузили… ибо висяк. А бумажек надо напихать столько, что некоторым сыскарям этот Бумажный Эверест снился. Боря работал в Комитетовской наружке, после Афгана он был пофигист и считал, что если выжил в 1979, то ладошка Бога всегда над его макушкой. Он не заморачивался идеями, а, работая в ночную смену, загонял служебную Волгу носом в подъезд девятиэтажки, выпивал пару стаканчиков с напарником и храпел до утра. Тот, кого они водили, тоже спал, правда, в своей кровати, а бегать и воевать против Советской Власти он мог и днём, но Борю это не волновало, он работал в ночь. Волновало жильцов дома. Которые не могли выйти из дома с собаками на прогулку и звонили 02, не могли зайти, и те, кто возвращался с ночной смены или просто загулял. Боря однажды проорал из машины:

— МУР! Проводится спецоперация.

Наше начальство звонило ихнему начальству. Их начальство посылало наше начальство. Но как ни странно, с Борей у меня сложились хорошие отношения. Хотя не в начале. Он клеил понты. Но потом поздним вечером мы с ним под две бутылки водки перетёрли вопрос. Сошлись, что страшнее, чем в Чар-Чата, это рядом с Майвандом нифига нету, но там дешевле. Кто не знает, о чём мы говорили, то им повезло. Шутка. Боря пообещал, что исправится. Потом Боря периодически появлялся у нас в конторе, был любим и стал свойским парнем. Что-то там у него в Комитете не пошло, и его уволили по неполному служебному. Боря бухнул пару-тройку дней и стал таксистом. Его тянуло в «Полтинник» как магнитом, он по-прежнему приезжал к нам, но уже вальяжный, в кожаной куртке, джинсах и туфлях. От него пахло заграницей. Он угощал «Винстоном», и мы пили «Посольскую», закусывая черемшой и копчёной «Сто-

личной».

— Чуваки! — скрипя кожей и попыхивая сигареткой, говорил он. — А на гражданке-то жизнь! Тёлки, бабки. Гоним в кабак, я угощаю!

Мы отмалчивались.

Потом Борю взяли на скупке продаже валюты его бывшие сослуживцы. Был суд. Через три года он появился в «Полтиннике». Сидел на общаке. Ржал, что не прокололся ни разу и кум полный лох. А хозяин не дурак и бабки любит. Он потолстел, опять работал таксистом и был весел. Его жена ушла, честно сказав, что устала. Боря утром заезжал за дочкой и вёз её в школу.

Перед моим отъездом мы встретились. Выпили. Больше я его не видел. В его квартире живут другие люди. Его бывшая жена сказала, что его похоронили на Митинском.

— Были пара человек и я с дочкой, — спокойно сказала она.

Её муж суетился на кухне, жаря картошку. Бутылка водки свечкой стояла на журнальном столике.

Про месячные

— …ИИИ…РАЗ!!!

— Поздравляю вас…

— УУУРРРААА!!!

***

— Когда я был лейтенантом, то у меня каждый день был 23 февраля, а сейчас я ещё капитан и уже легенда полка. Поняли, каки зелёные?

***

Наш замполит полка был инициативен, лыс, имел фамилию Шишкин и носил подполковничьи погоны. Страна переживала месячные. Месячник солидарности с угнетённым народом Африки, месячник зелёных насаждений. Шишкин срочно написал план политико-воспитательной работы на месяц. Командир с бодуна (только что закончился месячник трезвости) не глядя подмахнул. И нас собрали в клубе. Как водится, попугали звериным оскалом империализма, а потом замполит объявил месячник культурной речи. И нас лишили самого родного и близкого. Русского языка. Потому что русского языка без мата не бывает. Это вам любой узбек скажет. Не говоря про остальные народы СССР и окрестностей.

Настали тяжёлые времена, нас не понимали сержанты, сержантов не понимали солдаты. Прапорщики вообще молчали. Из-за этого было много недоразумений. Тяжелее всего приходилось технарям, график регламентных работ был сорван. Командир полка был мрачен. Шишкин сиял лысиной и брызгал новой инициативой. Новая инициатива называлась «Конкурс строевой песни, посвящённый 23 февраля». Куда там китайцам с энергией Ци или импотентам, ищущим в потемках точку Джи. У нашего военнослужащего клитор в горле расположен. Поэтому в армии всё время кричат, а поют ещё громче. И от этого в экстазе бьются. Не знали? Идите послужите.

Ах, да! Про конкурс. Короче, победила рота капитана Ведякина с песней:

— Эх! Соловушка!

— Ёб твою мать

— Здорово поёт!

А почему победила? Потому что месячник культурной речи закончился и начался месячник «День птиц».

Куда там ихнему сурку до нашего Соловья с месячными.

Про Бельмандо

Саня демобилизовался. И вернулся домой. Была весна. Он бродил по Москве. Ему нравилось толкаться среди людей на улице Койкого, ездить в метро, есть таящие шарики мороженого из железной вазочки на тонкой ножке в кафе «Огни Москвы», бродить по ГУМу, ловить ветер на Новом Арбате. Засыпать под звук колёс на Московской Окружной Железной Дороге и несущихся в парк троллейбусов. В Москве шёл фильм c Жаном-Полем Бельмандо. Бельмандо был поджар и строен, носаст и задорно смотрел с афиш. В фильме Бельмандо стрелял, опрокидывал стаканчик и опять стрелял, в промежутках его предавали и любили. И Саня пошёл в отдел кадров соседнего РУВД. Кадровичка в майорских погонах была рада. Ещё бы: комсомолец, русский, житель Москвы, среднее техническое, сержант СА. Мама Сани была не очень рада. Да, чё с нее взять — учительница! До присвоения офицерского звания Саню послали работать в Дежурную Часть 16-го о/милиции. Рядом был Коптевский рынок, три пивных зала, магазин «На Порожках и Три Поросенка», не считая Коптевских бань и милого бульвара им. Матроса Железняка (в просторечии — БМЖ). Жизнь у Сани была весёлая, как у всякого постового в Дежурной части. Когда первый раз он пришёл с фингалом, то мама позвонила знакомому провизору. Тот привёз бодягу домой. Когда мама Сани увидела перепачканную кровью рубашку и оборванные пуговицы кителя, то позвонила своему бывшему сокурснику. Сокурсник Саниной мамы работал в МВД CССР и был полковником.