«Ты посмотрел на этого почтальона не так, как обычно смотришь на почтальонов!» — заявил мне ты. Господи, сам бы себя послушал, Зуо! И откуда тебе-то знать, как я Обычно смотрю на почтальонов, когда я ни с одним из них за всю свою сознательную жизнь раньше не сталкивался?! Я посмотрел… а как бы ты смотрел на почтальона, принимая от него коробку, в которой покоится засушенная обезьяна? Твоя, между прочим, посылка! Твоя чертова обезьяна! Мне, что, теперь ревновать тебя к этой мумии? Нет, я конечно могу… Слушайте, а мысль-то очень даже неплохая! Вот завтра возьму с утра пораньше ворвусь в твой кабинет и заявлю: «Ты как-то не так смотришь на эту обезьяну, наверняка с этим сушеным трупиком ты изменял мне всю ночь! Признавайся, чертов некрофило-зоофилиус!» О! Я только что придумал новый тип извращенцев. Зуо — ты новый вид! Выглядеть это будет более чем абсурдно, но может на фоне этой абсурдности ты, Зуо, также поймешь, насколько глупы были твои собственные слова по поводу почтальона? По крайней мере, я очень на это надеюсь!

Но моему коварному плану было не суждено воплотиться в реальность, ведь он держался на том, что Зуо не будет этой ночью спать в нашей спальне. Скрип же двери намекнул мне на то, что не судьба мне обвинить своего возлюбленного в предавании утехам с засушенной макакой. Если только меня самого не окрестить этой самой засушенной макакой. Зуо медленно и очень тихо подошел к нашей кровати, немного помявшись, лег на свое место и прикоснулся к моей спине, ибо я отвернулся к стене еще минут сорок назад. Долго же до тебя доходило, что надо придти и извиниться! Впрочем, ты, Зуо, всегда был еще тем тормозом!

— Злишься на меня? — послышался тихий вопрос. Нет, благоговею! Что за дурацкий вопрос! Конечно же, злюсь! Устроил мне разнос на два часа из-за какого-то тупого взгляда на какого-то тупого почтальона! Это же идиотизм первой категории! Самой высшей!

— Не злюсь, — тем не менее, недовольно буркнул я. Зуо на это забрался под одеяло и прижался ко мне.

— Прости, я не хотел всего этого говорить, просто… — зашептал он тихо, обдавая мою макушку горячим воздухом, и мягко обнимая.

— Просто… у тебя всегда все просто! А этому бедняге теперь в больнице до второго пришествия лежать, — не уставал я возмущаться.

— Жалеешь его? — тут же послышалось раздражительное шипение, а объятья стали для моих ребер куда ощутимее.

— Да, жалею, — как ни в чем не бывало пробормотал я, — Ты избил его ни за что…

— Ты хоть видел, как он на тебя смотрел?! — тут же взвился Зуо.

— Зуо, очнись! Я не так посмотрел на него, он не так посмотрел на меня! Курам на смех! Нет, даже не курам, тараканам, которых ты разводишь у себя в голове по какой-то странной, явно китайской системе!

— Э-э-э… что?

— Ничего! На меня Никто не смотрит Так, как тебе кажется! — нахмурился я, начиная слегка ерзать. Все же железные объятья даже мною любимого человека легкий дискомфорт да приносили.

— А может быть, это ты не замечаешь их плотоядных взглядов? — хило, но все же решил со мной поспорить Зуо.

— Ах, ну да… Мужики так штабелями передо мной и падают… и девушки! Толпами бегают… Зуо, очнись уже! — фыркнул я, обнимая подушку и утыкаясь в нее носом.

— Ладно тебе, не злись, — зашептал в ответ Зуо, слегка ослабляя хватку и одной рукой медленно задирая мою футболку.

— Я же сказал, что не злюсь, — пробормотал я, чувствуя, что против воли начинаю краснеть.

— Будто я не вижу… простишь меня? — послышался новый вопрос, за которым последовал легкий поцелуй в затылок. Ладно не контрольный выстрел в голову, хотя ощущения, как мне кажется, были примерно одинаковые. Тут же по всему моему телу словно пробежала волна холода, из-за которого на коже высыпали мелкие мурашки. Меня всегда немного пугало, когда Зуо становится настолько нежным, потому что я привык к куда более грубому отношению с его стороны. Но рядом с Таким Зуо я становлюсь полностью безвольным, потому что своей нежностью он словно намертво привязывал меня к себе, и я не мог сопротивляться ему или злиться на него, как бы ни хотел обратного. Просто не мог и все тут!

— Так простишь? — отвлек меня Зуо от философских размышлений по поводу наших с ним отношений, уже полностью стягивая с меня футболку.

— Угу… — только и смог я выдавить из себя, чувствуя как его руки сначала нежно поглаживают мой живот, затем медленно ползут к груди, нащупывают уже затвердевшие бусинки сосков и начинают мягко их массировать.

— Угу? — Зуо, почувствовав, что я уже в полуневменяемом состоянии лишь от его близости и пары прикосновений, торопиться, тем не менее, не собирался. О нет, он любил в такие моменты помучить меня:

— Это звучит как-то не убедительно, — ухмыльнулся он, наклоняясь к моему плечу и несильно кусая его, — Ответь полностью, скажи «Зуо, я прощаю тебя», — пробормотал он, дорожкой из несильных укусов добираясь до моей скулы. Я силился что-нибудь сказать в ответ, но в горле внезапно пересохло, и я только и делал, что облизывал сухие губы да тяжело вздыхал. Все-таки очень трудно говорить, когда ты лежишь в каком-то капкане из объятий, прижатый к холодной стене горячим телом. Горячим телом… воображение нарисовало жутковатую картину с участием маньяка-насильника, кучей подогретых им тел и со мной в роли несчастной жертвы. Нет, ну конечно, под горячим телом я подразумевал Зуо. Зуо, слышишь? Ты — тело! Благо ты не умеешь читать мыслей, а то телом бы, причем не дышащим и хладным, вскоре стал я. Хотя, сейчас, ощущая всю его нежность по отношению к себе, я даже толком представить не мог, что Зуо еще пару часов назад колошматил несчастного почтальона, выбивал ему зубы и ломал руку. Вот что делает гнев с человеком. Гнев и ревность.