Герберт, в отдел к которому стекались различные сводки, постоянно обобщал сведения и делал общий анализ, свои выводы предпочитая не озвучивать, с детства молчаливый, он, кроме дяди, ни с кем особо не делился своими наблюдениями.

Да и в отделе был уже прецедент - внезапно арестовали подающего большие надежды, блестящего выпускника технической академии ВВС - лейтенанта Георга Рихтера. В конце рабочего дня зашли два гестаповца и пригласили следовать за ними. Больше его никто не видел, хотя вина его была незначительной - просто вслух высказался:

– Что-то наши доблестные войска никак не возьмут Москву, германский дух что ли ослабел?

В отделе после этого прекратились всякие разговоры. А и так неразговорчивый фон Виллов совсем замкнулся в себе.

И только Пауль Краузе знал совсем другого Герби, только с Паулем он был веселым, ехидным, раскованным. Пауль много рассказывал ему про Россию, про свое детство, вывезенный оттуда в семилетнем возрасте, он много помнил и с грустью вспоминал свою усадьбу, деревенских друзей и подружек, красивую природу и кухарку Власьевну, украдкой от фатера и мутти кормившую в неурочное время набегавшегося и оголодавшего Пашеньку всякими булочками, блинами, расстегаями. Герберт слушал, с удивлением смотря на такого размягченного Пауля, который особенно нахваливал блины с икрой и красной рыбкой...

А сейчас, будучи здесь, удивлялся:

– Что хорошего в этом диком захолустье?

Но с окончательными выводами не торопился, ждал, настоящую весну.

Пауль перед отъездом предупредил его:

– Герби, мой старший брат, он натура сложная, злопамятная и нетерпимая, будь осторожнее. Кляйнмихель ещё этот там... подлый человек, я тебя предупредил, будь очень внимателен!

А Герби после происшествия с невестой совсем замкнулся в себе - вызвать его на какой-либо, кроме служебного, разговор было почти невыполнимой задачей.

В конце ноября начали привозить на лечение много обмороженных солдат с Восточного фронта. Все в один голос говорили, что морозы наступили - жуткие.

Элоиза ждала Герби, чтобы показать ему свадебный наряд, а он все отговаривался делами. После поражения германских войск под Москвой - официально объявленный "отход на зимние квартиры", работы у них в отделе стало непочатый край. Сухарь Герберт сумел как-то незаметно избавиться от Фогеля, что заложил Рихтера. Тот получил новое звание и постепенно стал этим кичиться, поясняя свое стукачество верностью рейху. В декабре потребовался в другой отдел знающий специалист, и Герби с чистой совестью порекомендовал туда Фогеля. Зная начальника спецотделения, можно было не волноваться - повышение в любой момент могло выйти боком кляузнику.

В отделе все так же молчали, но стало заметно легче дышать.

А Герберт, прикупив в Вене красивое колье и кольцо, после командировки сумел освободиться на день пораньше, и рванули они с Руди и присоединившимся в последние минуты дядюшкой в имение.

Элоизы в доме не было, растерявшаяся, враз побледневшая горничная рванулась было позвать госпожу, но Герберту не терпелось увидеть восторг в голубых, кукольных глазах Элоизы, и он, остановив горничную, чуть ли не бегом полетел в конюшню сам. Где же ещё может быть его невеста, как не возле лошадей?

Дядюшка уже был там, осматривая своих кобылок, возле него стоял какой-то посеревший Вилли, и у него заметно тряслись руки.

Элоизы не было видно, Герби пошел в дальний конец конюшни, где была небольшая комнатка конюха - там поселился Ганс Штраум. Из комнаты слышались какие-то громкие стоны... Герберт насторожился, и резко распахнув дверь, пораженно замер на пороге...

А в комнатке никто не заметил его прихода - не до того было. Его нежная, легко краснеющая невеста, абсолютно голая раскачивалась и подпрыгивала на лежащем под ней Гансе, а стоящий возле её лица юнец, закрыв глаза постанывал и приговаривал:

– Глубже, возьми ещё глубже... ох, как сладко!

Его невеста ублажала одновременно двух голых мужиков? Герби зажмурился, потряс головой... Невеста же, выпустив изо рта отросток, застонала:

– О-о-о-о, Ганс, давай же.... я уже... сильнее... о-о-о-о!

За спиной Элоизы раздались хлопки, и она повернула свое облитое спермой лицо к порогу, Герби хлопал в ладоши...

– О, доро...гой? Ты почему рано?

А у Герби от этой картины, что-то перемкнуло, лихорадочно расстегивая кобуру, он выхватил пистолет.

– Мразь!
– все трое пораженно застыли, фон Виллов прицелился, и тут на его руке повис Руди:

– Нет, Гер, нет! Не стреляй!! Зачем тебе за этих мразей отвечать? Конрад, Конрад!!
– он орал изо всех сил, понимая, что с Гербертом ему не справиться.

Конрад, влетевший в комнатку, просек все мгновенно, каким-то чудом выхватил пистолет и вытолкнув племянника из комнаты, скомандовал: