Вот так. Маркус Линч стал членом парламента только потому, что Дэниел О’Коннелл боролся за признание католиков. И теперь он Достопочтенный.

– Так чего вы хотите? – спросил он у нас. – Всего неделю назад, Майра, я дал тебе на твою свадьбу полкроны. И еще ты, Онора. Генриетта сказала мне, что ты передумала. По крайней мере, мне не придется платить за тебя монастырю. Молодец.

– Да, сэр, все правильно, – сказала я. – Но теперь я… А вот это Майкл Келли, и он…

– Никогда не слыхал о таком. Все Келли вообще-то живут в восточном Голуэе, – сказал мистер Линч.

– Все верно, сэр. Я родом из Галлаха, или Кастл Блейкни, как его теперь называют, – ответил Майкл.

– У вас что-то случилось, какие-то проблемы, молодой человек? Нам в этом поместье не нужны неприятности. Я справедливый лендлорд, я даже позволяю своей дочери учить крестьянских детей в собственном доме. Очень немногие пошли бы на это. Но измены мы здесь не потерпим, никакого «риббонизма». «Риббонисты» [22] – какое ласковое название для настолько бунтарской группировки. Они действительно прикалывают ленточки к своим сюртукам, когда вымазывают сажей лицо и идут увечить скот лендлорда или терроризировать его агента?

Мы промолчали.

– Хочу сказать, что я сторонник расторжения Унии между Британией и Ирландией. Я против этого союза. И за наш собственный парламент. Но при этом я законопослушный подданный Королевы Виктории – как и Дэниел О’Коннелл. Он тоже категорически против насилия и жестокости.

– Но я вовсе не жестокий человек, сэр, – сказал Майкл.

Мистер Линч повернулся к маме:

– Скажи мне, Мэри, ты знаешь семью этого юноши?

«Мама, прошу тебя, соври ему, хоть раз в жизни соври».

– Я могла бы многое рассказать вам про этих людей, сэр. Они очень работящие. Его овдовевшая мать заботилась о своем отце…

– В общем, мне не стоит вызывать сюда шерифа, чтобы арестовать этого парня, так? – засмеялся мистер Линч. Так он шутил.

Мы стояли молча.

– Полагаю, ты хочешь жениться на Оноре. Это верно?

– Да, сэр, – начал было Майкл. – Я…

Но мистер Линч перебил его:

– Что ж, я лишь надеюсь, что ты не собираешься стать арендатором на одном из моих участков. Это невозможно. Здесь десятки тысяч акров, и все до последнего дюйма заняты. Не моя вина, что люди плодятся, будто кролики, все время делят и делят землю, из-за чего во всей нашей местности не осталось ни одного приличного кусочка. А теперь еще этот Закон о бедных! Я вношу налог на каждого своего арендатора, который платит ренту меньше четырех фунтов в год. А таких у меня половина! Просто невозможно! Я говорю им в парламенте, что их законы нелепы. А они мне отвечают: «Пусть за ирландскую бедноту платит ирландский собственник». Как будто ирландские лендлорды сделаны из денег! Тогда скорее уж из долгов. Я отношусь к партии тори [23] и горжусь этим. Лучший выход для Ирландии – это снять любые сомнения относительно своей лояльности. А ирландская агитация очень тревожит парламент. Сам же я пытаюсь как-то навести порядок в своих имениях. Чтобы арендаторов стало меньше, а не больше. В смысле, чтобы наделы были больше и не нужно было платить налог на бедных. К тому же мне не разрешается продать ни акра своей земли, пока я не рассчитаюсь с кредиторами и не выплачу по всем закладным. Какая жалость. Один деловой человек сказал мне, что мог бы превратить Барну в новый Брайтон – здесь такие же побережье, причал, пляж. Построить тут еще виллы, домики для купальщиков – и будет настоящий морской курорт.

Господи, о чем он говорит? Три десятка рыбацких хижин на берегу – это наш дом. Но мистер Линч лишь махнул рукой:

– Я ответил ему, что не могу сделать этого. Все земли здесь заложены. Долги, долги, долги.

Тут Майкл встал. Он был таким высоким и широкоплечим, что на его фоне мистер Линч казался гномом.

– Сэр, – решительно сказал он.

Мистер Линч отступил на шаг.

– У меня есть лошадь, – продолжал Майкл.

– Я не на рынке, чтобы покупать себе лошадь, – отрезал мистер Линч.

– А я и не собираюсь ее продавать. Я планирую выиграть на ней Голуэйские скачки.

Мистер Линч засмеялся:

– Эти скачки для джентльменов, мой мальчик.

– Но, насколько я понимаю, если какой-то джентльмен выставляет на скачку свою лошадь, он может посадить на нее любого наездника, – сказал Майкл.

– Это правда. Пайки раньше использовали своих арендаторов в качестве жокеев, хотя в этом году, как мне известно, поскачет старший сын. Они наши родственники, но отошли от ирландской веры. Было бы очень неплохо утереть им нос. А лошадь-то хоть стоящая?

– Она очень хорошая, – сказал Майкл.

– А должна быть изумительная, – ответил мистер Линч.

«Господи, прошу тебя, пусть он согласится».

– Если я спонсирую тебя и выставлю эту лошадь на скачки как свою, мы поделим выигрыш пополам. Это будет справедливо.

– Согласен, сэр.

– Но если ты проиграешь, я заберу лошадь себе.

– Но сэр…

– Таково мое предложение, молодой человек. Принимай его или откажись. Я рискую, соглашаясь на это вслепую.

– Но я могу показать вам свою лошадь, сэр.

– Не нужно, в этом нет необходимости. И хотя я никогда не был человеком азартным…

– Ты действительно никогда не был таким, – вмешалась мисс Линч. Это были ее первые слова с момента появления в комнате ее отца. – И я не думаю, что…

– Ты слишком строга, Генриетта, – оборвал он ее. – Почему бы мне немного не поразвлечься?

«Ничем при этом не рискуя, – подумала я. – Какой там вступительный взнос – несколько фунтов? Если Чемпионка выиграет, ты вернешь его, а в придачу будет половина главного приза. В случае проигрыша ты получишь за эти деньги хорошую лошадь». Неудивительно, что Линчи так богаты.