К тому же, не престало почтенному орлу трепыхаться перед смертью, как какая-то глупая рыбешка, растрачивая драгоценное время в метаниях над сгоревшим гнездом. Орел решил, что гораздо интереснее наблюдать за тем, как стремительно изменяется облик родного острова, каждым перышком чувствуя, что и это – всего лишь прелюдия к чему-то ещё более ужасающему, грандиозному и захватывающему одновременно.

Окончательно город опустел два дня назад, когда чистый весенний воздух в одночасье побелел от взвеси тонкого, похожего на хрупкий высокогорный снег, пепла. Вершина в центре заполненной морской водой кальдеры несколько раз содрогнулась, и робко задымила, пробуждаясь от долгого сна.

Хотя первыми шум подняли жрицы. Они знали, что когда-то это случится. Благочестивые служительницы Великой Матери месяцами не уставали повторять, что гнев Её страшен, и кара настигнет всех нечестивцев, когда двери Её подводного дворца распахнутся. «Нам выпала великая честь, великое счастье – говорили они, – быть привратниками, жить там, где мир богов встречается с миром людей. Но теперь Она предупреждает нас и дает время уйти с её земель, чтобы они могли вернуться в огонь и воду».

Как и предрекало предание, Богиня подавала множество знаков и те, кто внял им, получил шанс на спасение. Первыми она отправила к людям своих посланников – гигантских глубинных рыб, которые задолго до того, как вулкан проснулся, стали попадаться в рыбачьи сети и десятками выбрасываться на берег.

Орел и его собраться тогда всласть полакомились мясом огромных, в три-четыре человеческих роста, морских созданий, похожих на серебристо-белых змей. Вдоль всего длинного плоского тела этих устрашающих и прекрасных существ шел ярко-красный плавник, превращающийся на маленькой хищной голове в настоящий венец, из-за которого рыбаки прозвали их рыбьими царями2, и найдя на берегу, не ели, а хоронили с почестями. Глупцы.

Затем привезенный из Египта в храм Владычицы Зверей крокодил в ночь перед первыми толчками отказался принимать подношения и принялся страшно гортанно рычать, изгибаясь мощным кожистым телом, задирая к небесам клыкастую пасть и шипастый хвост. Тогда египтяне как один подняли паруса и, побросав дела, ринулись прочь с острова, твердя, что, если священное животное Себека так беснуется, значит гнева богов не миновать. А за ними потянулись финикийцы и остальные торговцы.

Храмовые обезьяны, верные прислужницы жриц, тоже словно сошли с ума. Они покинули свои излюбленные заросли папируса у Тихого озера, огромным клубком взъерошенной серо-голубой шерсти влетели в храмовое святилище и с оглушительными криками стали скакать под его каменными сводами, опрокидывая чащи с дарами, лампады и кувшины с маслом. Даже покусали кого-то из пытавшихся успокоить их служителей.

Все звери, да и сам орел, чувствовали, что надвигается немыслимое – нечто намного более страшное, чем смерть от стрелы охотника или под лезвием ритуального топора. Будто вся земля – вода, воздух, сама почва запела многоголосым хором, не слышным уху, но стучащим в сердце: «Спасайтесь! Бегите! Конец близок!». Даже толстокожие люди в конце концов вняли этому призыву, хотя многие до последнего не хотели верить, что их мир, такой надежный, твердый и незыблемый, может сгинуть в объятиях стихии.

Столица Стонгиле, город Аталасос пустовал всего пару дней, а орел уже привык к разлившемуся повсюду безмолвию. Но казалось тишина, как слишком туго натянутая тетива лука, могла лопнуть в любой момент, с треском порваться и возвестить о начале конца. Он чувствовал неизбежное и бесстрастно наблюдал как сумерки, возможно, в последний раз в его жизни, окутывали землю мягкой пушистой дымкой. Вот и Гора стала еле видна отсюда, с южной оконечности Большого острова.

Сегодня здесь не зажгутся теплые красные огоньки масляных светильников. Аппетитные запахи готовящейся в очагах еды не разнесутся по извилистым улочкам. Звонкие голоса матерей не позовут за стол заигравшихся на улице детей, а сытый довольный смех, разноголосая болтовня и мелодичные протяжные песни не наполнят стены домов. Стронгиле замер, как несчастный, приговоренный к казни, который только и может надеяться, что рука палача не дрогнет, а смерть будет легкой и быстрой.

Но что это? Птица резким движением повернула голову. Там, справа, по дороге двигалось несколько фигур. Люди, откуда они здесь взялись? Неужели кого-то не достигли вовремя вести о надвигающейся напасти, и несчастные идут в опустевшую столицу, ожидая найти здесь помощь и объяснение происходящему? Или это такие же как он упрямцы, отказавшиеся бежать и решившие погибнуть вместе со всем, что им дорого?

Сначала на небольшую треугольную площадь перед домом, на котором сидел орел, вышло двое – мужчина с факелом в руке и женщина. Внешне выглядели они как обычные островитяне. Он – в мягкой кожаной юбке выше колен и вышитой фаянсовым бисером накидке из тонкой шерсти, на руках – широкие мужские золотые браслеты с искусной чеканкой, выдающие знатного господина. Она – в многослойной разноцветной юбке, вышитый желтыми лилиями корсет туго затянут под грудью, смоляные локоны уложены в сложную высокую прическу, серьги, бусы и браслеты тихонько позвякивают при каждом шаге. Но вели они себя странно даже для этого места и времени.

Женщина постоянно одергивала одежду, поправляла волосы, теребила украшения, вынимала из сандалий камешки, и что-то выговаривала мужчине. Спутник же монотонно ей отвечал, хотя мысли его явно были заняты другим: он оглядывался по сторонам, всматривался в сгущающиеся сумерки, будто ждал чего-то.

– И все равно я не понимаю, зачем было тащить весь Совет сюда, в город, который вот-вот будет погребен под шестидесятиметровым слоем пепла, пемзы и лавы и надолго пропадет с карты Истории, – ворчала недовольная особа, пытаясь заправить за уши непослушные пряди жестких волос. – Столько сил зря угробили, вон у меня руки до сих пор трясутся, – она протянула собеседнику две загорелые подрагивающие ладони, унизанные крупными перстнями, – или это у нее? Если бы такие наши совместные усилия на пользу направить, а не на болтовню, точно бы пару войн или эпидемий удалось предотвратить.

– Как ты возможно помнишь, дорогая, проблема как раз и заключается в том, что уже очень давно в Гильдии Историков никто и ничего не делает совместными усилиями. Мы скованы по рукам и ногам ежегодными переизбраниями, системой голосований по поводу и без, и в итоге много лет не можем осуществить ни одной мало-мальски значимой миссии.

Бесконечные археологические раскопки, сбор артефактов, анализ документов, ковыряние и выискивание крупиц истины среди куч мусора… Хватит! – Он вспорол воздух резким рубящим жестом, а глаза его вспыхнули плохо сдерживаемым гневом. – Ты знаешь, зачем я вытащил сюда эту кучку засидевшихся по своим пыльным библиотекам и университетам стариканов. Они забыли, что значит вершить Историю! Так я им напомню.