Яари Эйра, летописец Сосновой.

Если в крепости Трех Дочерей поначалу надеялись на быструю победу, сейчас начали опасаться уже не просто затяжной войны, но самого худшего. Если вдруг у клятых рухэй найдутся силы таки прорвать Ожерелью сбоку и двинуть на столицу провинции, помощь может и не придти, развернуться обратно к Осорэи.

Так говорили тайком, но часто. Пойманных за подобными речами ждало суровое наказание.

Акэйин не менее сурово пресекала такие слухи среди своих подопечных, хоть и без смертных приговоров:

– Чтобы генерал отдал север, отвоеванный его предками? Да он скорее позволит разграбить Осорэи, все равно чужаки там не задержатся, негде им закрепиться.

– Там и его дом, - как-то заикнулась было одна из девушек, но хозяйка труппы ее прервала:

– Дам можно другой построить. И золота нажить. А вот потерянную землю трудно вернуть.

– Толку от той земли, раз умирают люди, - угрюмо возразила Сэйэ.
– Ради чего это всё? Отдали бы долину, стране земель хватит.

– Если не противостоять врагу, то и вовсе последней нитки лишишься, и свободы, и жизни в конце, - неожиданно мягко сказала Акэйин.
– А вот чтобы и крестьяне могли без опаски сеять, и женщины детей рожать, и мы выступать... поэтому не бежит наше войско, напоследок ворота врагам открыв.

Хоть и ждали подмогу, верили в силу и счастливую звезду генерала Таэна, все-таки настроения мрачнели день ото дня. Новых беженцев почти не приходило, а те, что добирались до крепостных ворот, рассказывали страшное. Захватчики никого не жалели, убивали и младенцев, и женщин, как следует позабавившись. Вместо деревень оставались горелые развалины.

Даже Акэйин вздыхала порой - хорошо бы все же поскорее подоспела помощь, а то рухэй хорошо подчистую разорять округу, а когда свои подоспеют, им с провизией туго придется. Не заниматься же грабежами в свою очередь. Хотя раньше такое часто водилось - деревень новых настроят, крестьяне новые народятся, а победить надо сейчас...

Актрис не миновали общая тревога и ожидания. Даже покладистая приветливая Юмиэ приуныла.

– Толку от наших представлений, - говорили, когда выдавались пустые часы и собирались в маленьком своем, но уютном жилище.
– Никому не нужны. И в сказки о знамениях больше никто не верит. Какая уж тут вера, если вон - глянешь со стен, а чужие кони на горизонте.

Когда в очередной вечер сидели, нахохлившись, как пестрая стайка птиц при свечах, и чесали языки, Сэйэ не выдержала. Сама не знала, что нашло на нее - как-то сразу все накатило, и дрянная краска для лица давно была меньшей из бед.

– Идиотки, - Сэйэ взмахом рукава сбросила со столика флакончики и коробочки с притираниями.
– Мозги куриные. Ты, Айрин, страдала, помнится, что женщина, а так бы хотела серьезные пьесы играть. Легенды! Вот вам легенда, курицы щипаные! Даже если возьмут крепость - вернут ее рано или поздно, и надолго запомнят про эти дни!

– Наших-то имен там всяко не будет, - обронила бледная тихоня Тиан, отодвигаясь от разгневанной товарки.

– А вы сделайте, чтоб были! А уж если устоит крепость - а я верю, что устоит - то и подавно! Хороша была бы история про глупых баб, которые только сидели и ныли!

Услышала хмыканье. Госпожа Акэйин стояла в дверях, скрестив на груди руки, и странно смотрела.

**

Так быстро между ветвей скользнул ястреб, словно дротик бросили в цель. Утка махнула полосатыми крыльями, поднялась с воды, и полет ее кончился в когтях хищника. Двое всадников остановились у берега озерца - скорее, лужи; лед с него уже сошел, но кое-где по краям снег еще оставался.

Ястреб на суше разделывался с тушкой утки.

– Зря она ушла с воды, там бы ее не достал, - сказал один из конных, в сером, с мехом серебристой лисы у ворота, с волосами, поднятыми от висков и связанными на затылке. Хоть и просто одетый, он отличался от спутника, лохматого, в стеганом доспехе, как серебро отличается от глины.

– Так ты за утку? Я за ястреба, - засмеялся второй.
– Он хорошо потрудился, письмо кому надо доставил. А она? Глупая, жирная.

Ординарец Вэй-Ши, Ка-Ян, был маловат ростом, но на коне словно родился. Если представить на конском хребте взъерошенную мышь-полевку, это бы хорошо отразило, как выглядел - только мыши не умеют ездить верхом.

К Энори его подтолкнул сам Вэй-Ши, ценивший наблюдательность и ум ординарца. Пока шли в горах Эннэ, мимо Ожерелья, было не до того - и сам командир был вечно занят, и Ка-Яна отпускал редко, а за проводником смотрели другие надежные люди. Сейчас в его помощи такой нужды не было, и напряжение тайного похода схлынуло, сменившись багровым маревом боев.

Но покуда Ка-Ян лишь мечтал отличиться в сражениях, а приходилось передавать приказы да исполнять иные поручения. Энори был одним из таких поручений.