Тут меня спасал Ионис. Когда количество писем в Outlook доходило до 100 в день и больше, он брал свой laptop, садился со мной за один стол в Open Space, как будто за одну парту, и просматривал со мной каждый из тех вопросов, на которые я не знала ответа. О специфике работы в тот период я узнала всё и немного больше. Ведь теперь мне писали все те, кому была необходима информация, как от моей начальницы, так и от Олеси.

Ионис никогда не заигрывал со мной, но с каждым днем он нравился мне всё больше. Казалось, что и он симпатизировал мне. Я была очень исполнительна поначалу, делала всё необходимое и кроме того, пожалуй, внешне я была чем-то похожа на его жену. Потому что люди другой национальности всегда как будто на одно лицо. Мне он нравился настолько искренне, настолько платонически, как недавно повзрослевшей девушке может нравиться родной дядя.

Однажды одному мужчине из отдела продаж срочно требовался документ, который никто из нас ему вовремя не отправил. Он был менеджером отдела и, судя по тому, как он разговаривал со мной, на высоких тонах он говорил со всеми, кто был его ниже по положению. Я впала в ступор, с выпученными глазами и поднятыми бровями я пыталась найти документ, пока он нервничал за соседним столом. Потом спокойно отправила его ему на почту и вернулась к своим делам.

Свидетельницей этого эпизода была Алена, которая сидела неподалеку от меня в Open Space. Казалось, ничего особенного не произошло, он немного превысил свои полномочия, был груб, раздражен и невежлив. Но когда Ионис узнал о происшествии, ноздри его носа вспучились, как у ещё необъезженной лошади, вынужденной внезапно остановиться по воле наездника. А глаза и без того большие, стали напоминать две мишени в пулевом тире, с черными сердцевинами в них.

На разборку он взял меня с собой. Он вошел в кабинет моего обидчика первым, и по-английски, Ионис что-то говорил ему. Что-то, во что я даже не вслушивалась.

Мой защитник выглядел при этом, как испанский конкистадор, демонстрирующий свои владения и власть в только что павшей от вторжения его войска провинции. Я была поражена. Мне было стыдно и приятно одновременно. За меня так заступался разве что папа, когда меня как-то обозвал одноклассник в третьем классе, и брат, когда мне нужно было порвать с надоевшим приятелем в 10-м. Правда, одноклассник после сказал, что не боится моего дедушку, а приятель потом стал хорошим другом.

С тех пор за документами из отдела этого нервного человека к нам обращалась его специалистка. Тоже нервная меня она старалась ни о чем не просить. А через несколько месяцев я узнала, что того мужчину уволили. Или он сам ушел. В таком вопросе, как я поняла намного позже, это совсем непринципиально. Всего лишь расставание, в котором, как теперь говорится, виноваты оба.

Накануне его увольнения я видела его в кофейне. Он разговаривал с директором HR. Будущий бывший менеджер был взбудоражен, что-то активно ей объяснял. На лице читалось сильное эмоциональное напряжение.

И только проработав в компании год, я поняла, почему там многие становились такими. Когда ставки очень высоки, только человек с нервами из высоколегированной стали может продолжать функционировать нормально. Шаг вправо – ты бесчеловечен. Шаг влево – ты – банкрот. «Большие» люди так и вальсируют годами. Кто – до нервного срыва, кто – до инсульта, кто – до потери семьи.

Довольно быстро стало известно всем, что теперь специалисты отдела Иониса находятся на особом счету и в покровительстве не только у авторитарного латиноамериканца, но и у компании в целом.

Кстати, я не думаю, что причина его увольнения была в эпизоде, случившимся у нас в отделе. На заводах некоторые люди только так и умеют разговаривать. Он просто был человеком «не этой компании». Об этом понятии я узнала немного позже, но обо всем по порядку.

***

Надо сказать, что лето было чудным, вот только я его совсем не видела, разве что могла залипнуть минут на 10, смотря в окно, в перерывах между перебиранием документов и ответами на письма. Помню, ещё в старших классах моих учителей это страшно раздражало. Что поделать, улицы в моей жизни не было совсем. Каждый день учеба в школе, занятия спортом и другие увлечения были расписаны по часам, но как я любила смотреть в окно! В этом занятии больше всего интересен процесс: сначала оцениваешь погоду за окном, потом в зависимости от времени года, рассматриваешь деревья, листья или прослойки снега между ветками, статичны они или подвижны. Насколько сильный ветер? Удача – увидеть в окне проходящего мимо человека, сразу есть о чём думать: кто такой, куда идёт, замёрз или нет.

Вот так я и летала в облаках, сначала в школе, потом в институте на лекциях, и наконец, оказалась в них буквально, на 60-ом этаже небоскрёба, в компании с мировым именем, с окладом большим, чем у всех остальных знакомых моего возраста, и тем же типом отдыха: позалипать в окно.

Всё дело в том, что в башнях, окна повсюду. Они не открываются, когда жарко. Не закрываются, когда холодно. Окна здесь – это внушительная часть строительной конструкции, даже более прочной, чем некоторые стены. В офисе вместо стен – перегородки. Вместо кабинетов – переговорки. Все остальное – холл.

Если посмотреть прямо перед собой в окно – можно увидеть, как на юге Москвы начинается гроза. Слева при этом будет солнечно. Все облака тянутся в эпицентр событий, словно мягкая намагниченная металлическая стружка.

Приятно было наблюдать за рекой и речными трамвайчиками. Хотя слово трамвайчик совсем не подходит для описания тех внушительных размеров ресторанов на моторе с яркими подсветками, от плавного движения которых вниз по реке глубоким вечером невозможно оторвать взгляд.

А если подойти к стеклу вплотную и обратить внимание на то, что находится прямо под тобой – увидишь котлован, начало очередной стройки. Всё в движении, но будто в замедленной съёмке. Маленькие человечки передвигаются между огромными плитами, и видно их только благодаря ярко-оранжевым накидкам и каскам. Ты будто погружаешься в мир Lego в магазине «Hamley’s». И тянется рука к кнопке, чтобы инициировать движение крана или перемещение машин из подземных парковок и обратно. И всё это действо разворачивается в условиях абсолютной тишины и безмолвия. Разве что звук печатания на ноутбуке или движение чувствительной части ксерокса дополняет картину и, наконец, возвращает в реальность.