В то время как подготовка Синявинской операции только началась, немецко-фашистское командование предприняло наступление на тихвинском направлении. Оно имело целью нанести поражение советским войскам на р. Волхов и затем через Тихвин выйти к Свири, чтобы соединиться с Карельской армией финнов, лишив тем самым Ленинград и оборонявшие его войска последней возможности получать помощь по Ладожскому озеру. В первой половине октября группа армий «Север» была усилена 250-й испанской («голубой») дивизией, 212-й и 227-й пехотными дивизиями из Франции, 7-й авиаполевой дивизией из Греции и 2-й пехотной бригадой СС из Германии [127] . Из-за низкой эффективности нашей войсковой разведки командование 4-й и 52-й армии пропустило сосредоточение в районе Любани и Чудова 39-го механизированного корпуса 16-й армии и 1-го армейского корпуса 18-й армии противника, которые нанесли 16 октября главный удар в стык 4-й и 52-й армий в направлении Грузино – Будогощь – Тихвин. Имея полуторное превосходство в живой силе и более чем двукратное в танках и артиллерии, немецкие войска прорвали 20 октября оборону 4-й и 52-й армий и устремились к Тихвину. Осуществленный противником мощный прорыв на тихвинском направлении поставил под сомнение успех начавшейся 20 октября Синявинской операции наших войск. Вместо того, чтобы усиливать войска Ленинградского фронта, Ставка была вынуждена для ликвидации возникшей угрозы выделить из его состава четыре дивизии, три – из своего резерва и одну из резерва Северо-Западного фронта [128] . Весь резерв Ставки в это время был задействован на Московском направлении, и ослабленная Ленинградская группировка не могла вести эффективное наступление на Синявинском направлении, несмотря на грозные директивы Ставки. 23 октября Военный Совет Ленинградского фронта получил телеграмму Верховного Главнокомандующего: «Судя по вашим медлительным действиям, можно прийти к выводу, что вы все еще не осознали критического положения, в котором находятся войска Ленфронта. Если вы в течение нескольких ближайших дней не прорвете фронта и не восстановите прочной связи с 54-й армией, которая вас связывает с тылом страны, все наши войска будут взяты в плен ‹…›. Либо вы в эти два-три дня прорвете фронт и дадите возможность вашим войскам отойти на восток в случае невозможности удержать Ленинград, либо вы все попадете в плен. Мы требуем от вас решительных и быстрых действий. Сосредоточьте дивизий восемь или десять и прорвитесь на восток. Это необходимо на тот случай, если Ленинград будет удержан и на случай сдачи Ленинграда. Для нас армия важней. Требуем от вас решительных действий» [129] . Как видно из этой телеграммы, речь шла в первую очередь о спасении армии, в то время как сдача Ленинграда не исключалась. Но прорваться на восток тогда так и не удалось, а поставленная задача деблокировать Ленинград оказалась не выполненной и на этот раз.

Что же касается обстановки на тихвинском направлении, то она становилась для наших войск все более угрожающей. 28 октября 1941 г. H. Н. Воронов, А. А. Жданов и А. А. Кузнецов докладывали в Ставку «о беспечности и бездеятельности командарма-4 Яковлева и его безразличном отношении к задаче удержания Тихвина» [130] . Вмешательство Ставки в этом случае не улучшило положение 4-й армии, поскольку не было основано на учете реальных возможностей. Не лучшим образом действовало и командование 4-й армии, не сумевшее организовать оборону Тихвина. Предпринятый здесь контрудар успеха не имел и исчерпал силы армии. В то же время немецкое командование после перегруппировки своих сил возобновило наступление. И хотя наша 4-я армия наносила противнику в оборонительных боях тяжелые потери, сдержать его она не смогла. После потери штабом 4-й армии управления войсками началось их беспорядочное отступление. В результате 8 ноября 1941 г. противник практически без боя захватил Тихвин и перерезал последнюю железную дорогу, по которой доставлялись грузы к Ладожскому озеру для Ленинграда. Тем самым создавалась угроза полной блокады города.

Немецко-фашистское руководство в очередной раз посчитало выигранной кампанию за Ленинград, но его намерения относительно судьбы населения осажденного города не изменились. В военном дневнике группы войск «Север» за 27 октября 1941 г. отмечалось: «Вопрос о Ленинграде и особенно о местном гражданском населении занимает верховное командование. Главнокомандующий сухопутными войсками предложил заложить минные поля на пространстве перед собственной линией, чтобы не дошло до непосредственной борьбы войск против гражданского населения. Если красные войска в районе Ленинграда сложат оружие и будут взяты в плен, то главнокомандующий не видит больше причин продолжать блокаду города. Войска должны быть передислоцированы в места их постоянного размещения. И в этом случае большая часть населения погибнет, но, по крайней мере, не на наших глазах» [131] .

Однако «красные войска» вовсе не собирались складывать оружие. Вступивший по приказу Сталина во временное командование 4-й армией генерал Мерецков сумел восстановить управление армией, а затем совместными действиями с 54-й армией и остановить наступление противника. В итоге цель германского командования – соединиться с финской армией и полностью блокировать Ленинград – не была достигнута. Но город по-прежнему оставался в смертельной опасности.

Неоправдавшиеся надежды на скорое избавление от вражеской осады настраивали население Ленинграда и его руководство на жестокую необходимость жить и работать в условиях длительной блокады. В это время в городе среди 2,5 млн населения находилось еще свыше 200 тыс. школьников, и Исполком Ленгорсовета принял решение начать их обучение. 3 ноября 1941 г. в 103 школах начали занятия 30 тыс. старшеклассников; 60 тыс. учащихся младших классов стали учиться в бомбоубежищах, красных уголках и на квартирах [132] . Это решение было принято, несмотря на непрекращавшиеся варварские обстрелы и бомбежки противника и большие потери от них. В ноябре 1941 г. жертвами обстрелов и бомбежек стали 6627 жителей осажденного города, из которых 1730 были убиты и 4897 ранены [133] . Комментируя эти жертвы ленинградцев, немецкая разведка докладывала своему руководству: «Потери гражданского населения в результате бомбежек и артобстрелов в ноябре были значительными прежде всего потому что при сигнале воздушной тревоги на оборонных предприятиях работа все равно продолжалась и, кроме того, очереди перед продовольственными магазинами не рассеивались, несмотря на артобстрелы» [134] .

Еще более жестоким врагом – коварным и невидимым – стал голод, с которым бороться в условиях блокады и недостатка продуктов питания оказалось почти невозможно. В начале ноября 1941 г. в ленинградских больницах появились первые пациенты с так называемой алиментарной дистрофией – заболеванием, вызванным истощением организма от постоянного недоедания; в середине ноября были отмечены первые случаи смерти от дистрофии [135] . Вскоре этот незнакомый ранее термин станет известен всем ленинградцам, а число жертв нового заболевания начнет нарастать с каждым днем. Единственным средством борьбы с дистрофией являлось полноценное питание, но после захвата немцами Тихвина, когда возникла угроза полного прекращения подвоза в Ленинград продовольствия, население ожидало нового снижения и без того мизерных норм. С 13 ноября по решению Военного Совета Ленинградского фронта на рабочую карточку стали выдавать 300 г, а на все остальные – по 150 г хлеба. Перед этим, четвертым уже по счету, снижением другие продукты выдавались нерегулярно и не полностью. В ноябре иждивенцы в дополнение к хлебному пайку получили всего по 1,5 кг других продуктов. Наступал голод, и, как следствие, к концу ноября смертность населения в городе выросла в 3-4 раза по сравнению с мирным временем [136] .

Немецкое командование, имевшее достаточно полную информацию о продовольственном положении осажденного города, в том числе и о том, что повсеместно наблюдается опухание от голода, а также об очередном снижении норм выдачи хлеба, оперативно реагировало на эту меру с целью не допустить соприкосновения своих войск с голодающим населением. «Срочно требуется колючая проволока, так как Финский залив замерз, и здесь возник фронт, через который переходит прежде всего гражданское население, – отмечал в своем дневнике 14 ноября 1941 г. оберквартирмейстер 18-й немецкой армии. – Необходимо гнать беженцев из Ораниенбаума и Петербурга, применяя огонь (даже на дальнем расстоянии), так как об их пропитании не может быть и речи. Речь идет о том, где будут голодать беженцы, а не о том, голодают ли они вообще» [137] .

8 ноября 1941 г. И. В. Сталин в разговоре по прямому проводу с командованием Ленинградского фронта еще раз предупредил: «Если в течение нескольких дней не прорветесь на восток, вы загубите Ленинградский фронт и население Ленинграда… Повторяю, времени у вас осталось очень мало, скоро без хлеба останетесь». Спустя несколько дней Г. М. Маленков в разговоре по прямому проводу с руководителями обороны Ленинграда, настаивая от имени Сталина «не медлить с наступлением», фактор времени выдвигал в качестве главного условия спасения Ленинграда: «Если не будете медлить и используете каждый час для выигрыша времени, есть все шансы спасти Ленинград» [138] . Однако, как следует из записи этих переговоров, реальной и тем более немедленной помощи из Москвы в это критическое время ждать не приходилось. 9 ноября 1941 г. Государственный Комитет Обороны принял специальное постановление о выделении авиации для доставки грузов в Ленинград – 24 транспортных «Дугласов» дополнительно к 26 работающим на Ленинградской линии; они должны были ежедневно с утра 10 ноября до 14 ноября включительно доставлять продовольствие в Ленинград и вывозить обратно оборонные грузы. Установленный на 5 дней план предусматривал ежедневную доставку в Ленинград не менее 200 т продовольствия, в том числе 135 т концентратов (каша пшенная и суп гороховый); 20 т копченой колбасы и копченой свинины; 10 т сухого молока и яичного порошка; 10 т сливочного масла; 20 т топленого сала и комбижира [139] . Конечно же, для снабжения почти 2,5 млн населения блокированного Ленинграда это было ничтожно мало, тем более что более половины из 200 т, доставляемых ежедневно в город, составляли концентраты, а не высококалорийные продукты. К тому же выделенные ГКО на 5 дней 24 «Дугласа», как это видно из разговора по прямому проводу А. А. Жданова с Г. М. Маленковым, на 13 ноября 1941 г. в Ленинграде еще не появились.

14 ноября 1941 г. Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин, которого, как известно, связывали с Ленинградом лучшие годы жизни, направил письмо в Государственный Комитет Обороны. «Трудности в положении Ленинграда и опасность для него, видимо, увеличиваются, – писал он. – Мне кажется необходимым, чтобы были выяснены и тщательно разработаны возможные пути и способы снабжения Ленинграда в условиях зимы: гужевое, автотранспортное, самолетами…» В своем ответе И. В. Сталин назвал эти соображения «совершенно правильными и своевременными» и заверил, что принимаются «все необходимые меры» [140] .