Господи, ну как же я не хотел просыпаться! Но такая паскудная сущность у всех телефонов служебной линии: звонят очень редко, но так, что поднимут и мертвого. Сквозь тонкую щель под броняшкой иллюминатора, пробивался солнечный луч. Наверное, давно уже день. А я все равно не встану. Вот не встану и все!

Да только в покое меня не оставили. Кто-то прошел через палубный тамбур, посопел, потоптался у двери. Наверное, боцман. Точно боцман, голос его:

– Капитан велел передать: если ты через десять минут не выйдешь - буду ломать дверь.

Вот так. Не хотелось, а надо. Придется нырять в свои старые тапки. А в сердце аукались отголоски дивного сна. Я заново прожил главную ночь своей жизни. Видел деда, как наяву, разговаривал с ним. А еще мне приснилось, что я во сне спал. Кому рассказать - ни за что не поверят!

Спотыкаясь, я поплелся в каюту. Поплескался над умывальником. Хотел было покурить, но судовой репродуктор все решил за меня. Он захрипел, прокашлялся и произнес голосом капитана:

– Начальнику радиостанции срочно подняться на мостик!

Как же, иду!

На душе было солнечно и светло. От вчерашней хандры не осталось и облачка. Ах, горы, горы! Они и в Исландии молодые и глупые. Я взбежал по ступеням, потянул на себя железную дверь.

На мостике было тихо и чисто. Так чисто, как будто бы это не мостик, а приемная поликлиники. Я так удивился, что тщательно вытер тапочки о влажную тряпку. И вообще, наш, вечно чумазый, "рыбачок" с иномарками на борту, выглядел очень солидно. Ни дать ни взять - белоснежный круизный паром, место которому в людном Ла-Манше. Настолько все вымыто, вычищено и выкрашено. Даже неистребимый рыбный дух отдавал теперь свежестью краски, хозяйственного мыла и каустической соды.

Безжизненно повисли ваера. На полувздохе застыл рыбопоисковый прибор. И только локатор, уже зацепившись за сопки залива, зажигал на зеленом экране белую кромку берега.

Я бережно открыл крышку "Саргана", убрал перо самописца с бумажного поля, и только потом поздоровался со всеми присутствующими.

– Одно слово, радист, - ни к кому конкретно не обращаясь, произнес вахтенный штурман.
– Белая кость! Выше метра не залезать, больше пивной кружки не поднимать.

Матрос-рулевой подобострастно хихикнул.

– Не думал я, что физический труд напрочь сшибает с катушек столь впечатлительные натуры!
– якобы продолжая начатый разговор, ехидно вещал "сэконд".

Я оставил этот пассаж без внимания - не то настроение.

Капитан сидел на высоком лоцманском кресле. Вел беседу по УКВ с кем-то из встречных судов и сдавал наше рыбное место в обмен на свежие новости. Выглядел он весьма непривычно в новом спортивном костюме и заграничных кроссовках. Побрился никак? Точно, бородку смахнул! Вот ведь, мода какая у рыбаков: с выходом в море всем экипажем стригутся налысо и прекращают бриться, а уже перед самым Мурманском начинают наводить марафет. Гадай теперь, кто есть кто?

– Ты где пропадал? Сейчас почту ловить будем, - обронил Сергей Павлович в одну из коротких пауз, давая понять, что я им замечен, но весь разговор впереди - Тут дело какое-то мутное, тебя напрямую касается...

Я хотел уточнить, но не успел. Мачитадзе переключился на телефонную трубку:

– Именно так и действуй, - поучал он какого-то олуха.
– Прямо на развороте начинай поднимать трал, иначе порвешь крыло. Там судно лежит на грунте, еще со времен войны.

С той стороны эфира понимающе хрюкнули.

– Ну, давай! Если почта готова - забегаю в корму.

На палубе суетился боцман Гаврилович. Он койлал поудобнее выброску - длинный линек с присобаченной на конце грушей из плотной резины. А по волнам уже прыгала объемная гроздь надутых воздухом полиэтиленовых пакетов, несущая в своих недрах полезный груз.

– Ты тут, Володя, без меня покомандуй, - распорядился Сергей Павлович, обращаясь ко второму помощнику.
– Мы с Антоном пойдем, погуляем, по рюмочке хряпнем.

– Что там еще за беда?
– напрямую спросил я, когда мы спустились в его каюту.

– Не знаю, с чего и начать. У тебя все в порядке?

На такие вопросы нужно отвечать соответственно:

– По сравнению с кем? Ты давай, не крути, карты на стол!

– Я, вообще, беспокоюсь о работе твоей. Залеты, проколы, напряженные отношения с групповым инженером и прочим начальством? Ну, как на духу: было?

Пораскинув мозгами, я произнес:

– Случались у Селиверстовича претензии по мелочам. Судно приходит в порт, навигационная камера сидит без работы, а у меня ничего не ломается. Еще группового коробило, что классность моя повыше, чем у него.