Когда Майкл подорвался с пола и, заливающийся слезами, начал громко звать Элевен, Ричи полноценно осознал, что именно сейчас произошло.

Девочка, в которую так отчаянно был влюблён его брат, пропала (возможно, даже была мертва). И в первую секунду он почувствовал от этого злобное удовлетворение — ни ему, так никому другому.

Но в следующую секунду его собственное сердце больно сжалось в груди — девочка, в которую он сам был так отчаянно влюблён, пропала (возможно, даже была мертва). И он тоже тихо заплакал, а глупые слёзы застревали на толстой оправе очков.

А что было потом? Потом были триста пятьдесят три дня ада, когда два брата молча страдали, оплакивая общую возлюбленную. Они строили из себя сильных и независимых перед другими и друг перед другом, отшучиваясь и тайком утирая злые слёзы, а по ночам, закрывшись в туалете или подвале, горячечно шептали каждый в свою собственную рацию, вызывая Элевен. И делали вид, будто не слышали на одной и той же радиоволне отчаянных просьб другого.

Почти через год снова начались проблемы с беднягой Уиллом, с появившейся в их классе новенькой Максин, которую, к слову, оба брата ни в какую не хотели принимать в их команду (да, и что, что у них есть два паладина! Это не значит, что для Макс тоже есть место!), с армией маленьких демогоргонов и любителем нуги Дартом, с коллективным сознанием улья и самой настоящей угрозой порабощения их мира.

А потом было триумфальное возвращение Эл.

Тогда она вошла в дом Байэрсов, переступая низкий порог в когда-то белых конверсах. Дерзкая одежда, зализанные назад гелем отросшие волосы и чёрные тени вокруг глаз — такой нахальный образ девочки был близок Ричи, но в тот момент он думал совсем не об этом. Он наблюдал за тем, как из их собравшейся для обороны от монстров толпы ей навстречу первым выходит плачущий Майк, как они бросаются друг другу в объятия, шепча что-то и крепко стискивая плечи.

Ему снова было больно и обидно. Ведь он тоже, как и его брат, каждый грёбаный день вызывал её по рации, просил вернуться или хотя бы дать о себе знать. Разве он не заслуживает хотя бы приветственного взгляда?

… но вдруг она отступает от удивлённого Майкла, не отвечая на его последний вопрос, и разворачивается к опешившему Ричарду, тайком утиравшему невольно выкатившуюся слезу за очками. Она подходит к нему — к нему! — и так же крепко обнимает его за плечи, тепло прошептав ему на ухо «Тебя я тоже слышала. Ричи».

Самое забавное в тот день было то, как они вдвоём с близнецом, испытывавшие друг к другу жгучие ревность и ненависть, объединились перед лицом виноватого и обороняющегося Хоппера, обвиняя шерифа в годовом укрывательстве их любимой девочки.

Возможно, именно этот вечер стал переломным в жизнях их троих.

Они оба взяли с Эл обещание вернуться целой и невредимой перед тем, как отпустить её с шерифом на опасное задание. Они оба испытали громадное облегчение, когда узнали о том, что врата были закрыты, а она была жива. Они оба предвкушали скорый Снежный бал (хотя Ричи не прилагал в своё время — год назад — никаких усилий, чтобы пригласить туда Элевен, а сейчас уже не было смысла). Они оба нарядились по наставлению матери в эти глупые пиджаки со свитером и рубашкой. И они оба потрясённо замерли на своих местах, когда увидели вошедшую в празднично украшенный спортзал девочку. Их девочку.

Но, разумеется, у Майка было огромное преимущество — ведь это именно он первый пригласил её на танцы, пускай и очень давно.

Ричи сжимал и разжимал кулаки от досады, с застывшей в глазах болью наблюдая за тем, как танцуют его брат и его возлюбленная, как они нежно целуются и как чертовски слащаво соприкасаются лбами после.

Неужели и правда всё самое лучшее в этой жизни всегда будет доставаться не ему? Почему? Потому что есть добренький заботливый Майкл Уилер? Но разве его, Ричарда Уилера, нельзя полюбить таким, какой он есть? Со всеми его недостатками вроде острого языка и огромных очков с толстыми линзами, ведь… ведь внутри он на самом деле всё такой же ранимый и чувствительный мальчик, каким и был прежде.

И когда во время следующей популярной песни для медляка Элевен тихо извиняется и оставляет обескураженного Майка, и идет к нему — к нему, Ричарду Уилеру! — у того попросту замирает сердце в груди. Он встряхивается, расправляет плечи и с дерзкой улыбочкой сам идёт ей навстречу, называя её одним из тех ванильных прозвищ вроде малышки или милашки. Но он замечает, как это отталкивает её, вызывая у неё недоумение, и он тут же извиняется, и смиренно протягивает ей руку ладонью вверх, с неожиданным для него волнением приглашая на танец.

И, когда они уже медленно танцуют среди школьников — её пальцы сцеплены у него за шеей, а его руки обнимают её за талию, — Ричи наконец-то обращает внимание на ревностно пыхтящего неподалёку от них и пристально наблюдающего за ними Майкла, который одним только взглядом обещал брату все кары небесные. Ничего, братец, нужно уметь делиться и терпеть.

Поцелуя в губы, как младший, в конце танца Ричард, к его огромному сожалению, не получает. Но был быстрый и смазанный чмок куда-то ниже щеки, в линию челюсти, и даже это делает этот вечер одним из самых лучших и значимых в его жизни.