Тераэс молчит. Мог ли спасти? Может быть, если бы когда-то, когда говорила с Цвером Белэсс, тот ответил бы иначе, был бы иным. Может быть, сочти он его достойным Лаинь, он разделял бы сейчас с ней её плен. Но Цвер не хотел поражения и не хотел посвятить свою жизнь одной лишь любви. Мог ли помочь - тогда, на равнине? Тянулся, пытался выбросить в портал и был оборван лёгким намерением Шахматного, призванный не отвлекаться от беседы. С трудом удерживающий концентрацию в присутствии превосходящих существ, обязанный не выказать слабости, чтобы не быть растоптанным их силой, чтобы казаться равным, значимым, мог ли отступиться, рискнуть противоречить, отвлекаться, не уверенный в успехе? Тераэс молчит. Не может ответить ни "да", ни "нет". Не знает.

Лаинь ходила по залам, опустошённая, недоверчивая, заходила в библиотеку, открывала книгу, но не могла сосредоточиться на строках. Навещала растения, ухаживать за которыми начало доставлять ей удовольствие, машинально касалась их, уходила, заговаривала с духом-прислужником, но сама обрывала зарождающуюся беседу. Сидела у экрана только когда приходила Белэсс показывать ей чужие истории, смотрела послушно, но не находила в себе больше сил сопереживать. Снаружи сковывала холодом Мейсарал влажная, стойкая зима, снаружи жили и скучали по ней друзья, оплакивали Цвера "воины Апокалипсиса", друзья, брат, родители. Лаинь не плакала. В пустоте её души зарождалась твёрдость.

Искрящийся мотылёк перелетел с одного цветка, с буйно и сыто напоенными краской лепестками, на другой. Лаинь подставила ладонь, и мотылёк доверчиво сел на её пальцы. Что-то неправильное было в этом мотыльке, что-то слишком чуждое этой оранжерее, этим цветам, этому тягостному комфортному плену.

– Ты не отсюда?
– спросила девушка.

Мотылёк захлопал крыльями, взлетел, закружил под потолком. Лаинь подняла глаза вслед за ним. Серой пылью таяли искры, сыпавшиеся с его крыльев. Он описывал круги, а девушка, не отрываясь, наблюдала за его движениями, незаметно перестраиваясь с обычного зрения на магические ощущения. Мотылёк кружил по восходящим потокам энергий, и они выстраивались в странную мозаику. Сосредоточившись, Лаинь обратилась бабочкой, избавляясь от неудобно-громоздкого тела, закружила в потоках вместе с новым приятелем, стала танцевать с ним, и тоска отступила. Не исчезла, не истаяла, осталась навсегда внутри чёрной бездной, но поблекла, отстранённая, отодвинутая весёлым танцем за грань того, что происходит сейчас. Два крылатых силуэта кружились всё быстрее, пока не исчезли в серо-оранжевой вспышке. А дальше взвились птицами в молочное зимнее небо, выше, ловя ветер, стремительно, так, чтобы перехватывало дыхание.

Лаинь огляделась вокруг, увидела со стороны тёмные стены большого каменного дома, в котором прежде была заперта, и отпустила их, всё больше удаляясь, несясь прочь. Её сознание потянулось к попутчику, недавно бывшему мотыльком, и она улыбнулась ему. Он окутал её теплом симпатии и продолжил стремительно лететь вперёд, показывая дорогу. Мир кружил вокруг слишком стремительно, слишком быстро проносились внизу поля, и реки, и города. Лаинь никогда не умела летать и никогда прежде не обращалась. Но сейчас, рядом с доброжелательным незнакомцем, было легко и правильно парить, повинуясь ветру, и смотреть любовно на всё это беспорядочное мелькание внизу.

Полёт закончился над циасским Садом Химер, среди ровных квадратиков его клумб, на одну из которых они опустились отдохнуть.

– Спасибо за свободу, - сказала Лаинь спутнику мыслеречью.
– И за полёт.

– Тебе подходит - летать, - ответил он, и звучание речи его было шёпотом листьев и переливом ночных звёзд.

Лаинь попыталась обратиться вновь человеком, но не смогла изменить себя столь же просто, как вышло у неё это в первый раз. Ей не было страшно, но вернулось ощущение неправильности происходящего. Она снова напрягла волю, коснулась магических контуров энергий Циаса, на мгновение увидела тянущую пульсирующую тьму перед глазами, а затем открыла глаза.

– Ты заснула в кресле, - сообщила ей призрачная прислужница, заботливо укрывшая девушку одеялом, принесённым откуда-то в оранжерею.

Острое сожаление перемешалось с вернувшейся горечью и грустью. Лаинь откинула одеяло, встала, направилась в гостиную, уселась у огня, рассматривая язычки пламени. Она надеялась, что в этот вечер Тераэс не придёт, не увидит её слабости, не будет заставлять внутренне собраться под чужим и чуждым взглядом. Но дверь открылась, и раздались шаги. Маг опустился рядом, обнял за плечи.

– Милорд, сегодня Ваша компания тягостна для меня, - сказала она, стараясь придать своим словам достаточно вескости, чтобы заставить его уйти.

– Как и всегда, - вздохнул он.

Прислушался, прикасаясь к ней сознанием, уловил что-то незнакомое в её ауре. От неё исходила её непроизвольная магия - та самая, которую благодаря его стараниям проигнорировали работники коллегии, сделав исключение и забыв о безобидной девушке, приходившей к ним на проверку.

– Ты пахнешь зимним небом, - нахмурился Тераэс.

– Оно снилось мне.

– Кто касался тебя?
– спросил ревниво, требовательно.

– Серый мотылёк, - ответила она, пожав плечами.

Тераэс вслушался в воспоминания из сна, и ему не понравилось то, что он ощутил. Чужое присутствие не было сном, и он знал, кто проник в его обитель и играл с его бабочкой. И был бессилен запретить или изменить что-то. Но Лаинь была рядом, тёплая, живая, и глаза её блестели больной тоской.

– Знаешь, сколько раз ты снилась мне? Я тоже не знаю, не считал. Но когда я просыпался из этих снов, мне было хорошо оттого, что ты была в них. Может быть, когда я стану вспоминать время, которое ты провела здесь, от него останется такое же тепло с привкусом сожаления.