могла оставить холодным воображение артистов. И когда трое танцовщиц,

113

сбросив с головы миртовые венки, начали изображать фелляции сатирам,

фантазия Глеба вызвала в памяти Клеопатру, которая будто бы делала минеты

для тысячи мужчин и не только языком, губами, ртом, но и горлом. Он

направил возбуждённый взгляд в сторону Даниэлы, собираясь процитировать

Пушкина "Кто купит ценою жизни ночь мою?" Но нет, цитаты были

неуместны. Даниэла возлежала на ложе. Масляные глаза, пухлые губы

приоткрыты:

– По сценарию сейчас следует зачатие - Дана прикрывает глаза и

притягивает к себе Всеволожского-Осириса. Её страсть передается мужчине, но

публичность и театральность сковывают его железом.

– Что же вы? Двигайтесь на мне! Вы должны быть натуралистично... ну то

есть реалистично, ... то есть похоже.

Только сейчас Глеб Сергеевич замечает, что она лишь в трусиках, да

груди прикрыты лоскутами шелка. Неожиданно для себя он чувствует, что

железо уходит из мышц и сосредотачивается в одном органе. Ну нет! Он

отодвигается и все слабеет. Ещё он чувствует недовольный горький взгляд

Моны: "Эх ты!".

– Ах, Боже мой! Лягте на спину, я сяду сверху - приказывает Даниэла.
–

Вот, вот так, хорошо.
– Она начинает двигаться.
– Вот... да... отлично...

замечательно.... Ах!

... Когда эта часть представления закончилась и они, уже втроём сидели

за столом, Глеб Сергеевич заметил, то теперь уже Мона была "не в своей

тарелке". Она не поднимала глаз на Глеба и молчала.

– Ты чего, сестрёнка? Дуешься, как будто?
– спросила Дана как ни в чем

не бывало.
– А-а-а. Поняла - она улыбнулась и поцеловала Монику.

Глеб что-то говорил по поводу спектакля, что-то спрашивал, обращаясь

умышленно к Моне и пытаясь её "расшевелить". Но та лишь вяло кивала и

односложно отвечала "да", "нет".

– "Да" и "нет" не говорите. Вы поедете на бал?
– шутил Глеб.

114

– Так, - заключила Даниэла спустя двадцать минут - вот третий пакет.

– Пожалуйста, ещё пять минут. На меня "напал" аппетит - попросил Глеб.

На самом же деле Глеб присматривался к Моне. Та неотрывно и особым

женским взглядом смотрела на руки Глеба, будто видела их первый раз, и они

чем-то изумили её. Глебу была достаточно ясно видна и понятна эта

неожиданная "изумленность". Ревность! Да, ревность, как ни странно, делает

женщин особенно красивыми и особенно в момент вспыхнувшей любви и

надежды, вечной надежды на ответное чувство!

"Ну и ну! Вот это да!" - подумал Глеб довольно рассеяно, пока не

придавая этому своему открытию важного для себя значения и ощущая лишь

удовлетворение "победой". Что может быть приятней этого в любой Игре!

Когда, уже переодевшись для третьего действия, Глеб Сергеевич вошел в

зал к сестрам, Даниэла удовлетворённо показала большой палец, а Мона

удивлённо спросила сестру:

– Почему он в одежде индейца? Третье действие - месть Гора Сету... А...

догадываюсь...

– Да, моя родная, я изменила эту часть. Сейчас мистерия древних

североамериканских индейцев, их культовой обряд скальпирования. Вы, Глеб,

будете снимать скальпы. Чем ловчей - тем лучше.

Глеб рассматривал свои кожаные широкие штаны с "оперением" по

бокам, такую же жилетку.

– А боевой раскрас лица? А обувь, а...

– Ничего более, босому вам будет сподручней. Несколько подсказок вам

даст один из артистов, а я появлюсь через пятнадцать минут.

Всеволожский и Мона вошли в тёмный зал. Вспыхнуло мультимедийное

освещение: по стенам прерии, каньоны, скачущие табуны лошадей. Огромная

луна на верхушке высоченных сосен. В центре зала круглый деревянный

помост диаметром метра два с половиной - три. Натуральные свечи,

расставленные по окружности помоста. Они расположены в чашах на высоких

115

деревянных штырях. Молодой "индеец" зажигает свечи. Он дает Глебу какой-

то предмет. Шепчет: "Это индейский нож". Помост начинает вращаться.

Всё это время, как вошли гости, вдоль стен было только четверо