Девушка приехала из известного всем городаN(этот город подробно описан в великой русской литературе, так что не буду на нем останавливаться). А оренбургский платок ей, сжалившись, обменяла на последнее, что оставалось - золотые сережки, одна торговка из Оренбурга. Она эти платки привезла продавать оптом на базар. Евгения долго ехала в душном вагоне, и когда наконец вышла с вокзала в город, увидела кучу разных башен и мост через реку, а под мостом - пляж. День был невероятно жаркий. За городом горели леса, в воздухе роилась мошкара, обещая, в соответствие с народной приметой, еще большую жару назавтра. "Ура!" - воскликнула Евгения, увидев пляж под мостом, на котором загорали несколько студенток. Сбросив одежду, она окунулась в прохладную воду. Что за свежая и прозрачная вода была в Москве-реке! Пусть отсохнут злые языки тех брезгливых людей, которые не только брезгуют купаться на московских пляжах, но еще и разносят по городу нелепые слухи о том, что в реку, дескать, спускают канализацию или что в ней по утрам находят трупы, будто бы выпущенные в воду ночью. Евгения вдоволь наплавалась и нанырялась. Несколько раз она даже влезала на каменного быка Раскворецкого моста и ныряла с него в речную глубину. Когда Евгения, наконец, окончательно вылезла на песочек, она почему-то не смогла узнать место, где входила в воду. Вроде раньше здесь загорали две студентки и удил рыбу коричневый мальчик в панамке, а сейчас их всех не было. И Евгения никак не могла понять, где она оставила свой чемодан. То есть, она помнила, что засунула чемодан в промежуток между двумя большими камнями, да еще и прикрыла фанерной доской, валявшейся неподалеку. А одежду, чтобы не украли - мало ли - на всякий случай убрала в чемодан, а ключик предусмотрительно спрятала в кустах, повесив на тонкую веточку. Ключик-то Евгения нашла, но вот чемодан отсутствовал. Фанера валялась в стороне. Не было сомнений, что кто-то унес ее чемодан. "Вот дураки!
– в сердцах сказала Евгения.
– Как же вы откроете-то чемодан, если у вас ключика нету!" Она повертела ключик на пальце. Собственно, этот ключик, да еще сережки в ушах - было все, что осталось у Евгении. "Эх, как же это я..." - досадливо пробормотала девушка. И правда, сбежав с моста к речке и волоча огромный чемодан, она так запарилась и так хотела искупаться, что не подумала. "Точнее, подумала, да только не то, что надо!" - сказала теперь вслух Евгения. Там как раз загорали две студентки. "Раз они топлес, то мне и вообще без ничего можно!
– вот что подумала Евгения.
– Я ж не отсюда, кто меня тут знает, а купальника с собой в Москву не привезла - кто же знал, что тут так жарко будет и речки кругом. Да и народу почти нет. Студентки - они же женщины, а мальчик с удочкой - не в счет, еще маленький. Вот так и оказалась Евгения совершенно одна посреди огромного города, без чемодана, без документов, которые были в чемодане, без денег, которых у нее было много в кошельке, но этот кошелек она засунула под замок в чемодан, и без одежды, которая тоже осталась в злосчастном чемодане. "Эх, - вздохнула Евгения и села на камень, обхватив колени руками.
– Понадеялась я на тебя слишком, чемодан! А ты взял меня - да подвел...
– тут с другого берега донесся колокольный звон, Евгения подняла глаза и увидела золотые купола Новодевичьего монастыря.
– Под монастырь", - заключила она.

– Ого!
– крикнул кто-то за ее спиной.
– Да тут нудистки!

Евгения обернулась и увидела трех парней, видно, тоже студентов, которые спускались с моста к набережной.

– Ей, девушка!
– закричал один и махнул Евгении рукой.

"Ох, неудобно как-то получается, - сказала себе Евгения.
– Что ж это я буду... смущать бедных ребят. И неприлично как-то".

Она разбежалась и прыгнула с камня в воду.

– Куда же ты!
– кричали вдогонку студенты.

Но Евгения их не слышала, а плыла через Москву-реку на другой берег. "Постучусь в монастырь, - бормотала она, выплевывая воду. Они точно помогут". Евгении часто приходилось бывать одной - может быть, поэтому она любила разговаривать сама с собой вслух. Когда слышишь чей-то голос, пусть даже и свой собственный, - не так одиноко. Течение отнесло ее от монастыря, и Евгении нужно было преодолеть длинный пустырь, тянущийся вдоль берега Москвы-реки. Дело было в лихие девяностые - сейчас-то на этом месте аккуратный газон, окруженный прекрасными деревьями, и клумбы с цветами. Идти было стыдно - мало ли кто увидит - пришлось бежать. Бегать Евгения умела отлично и, перескакивая через ямы и торчащую из земли арматуру, она довольно быстро справилась с пустырем. Пару раз, правда, наколола босую ногу. По дороге за ней увязалась бездомная собака - на вид довольно страшная. Она лаяла и пыталась кусать Евгению за пятки. Евгения раньше никогда не имела дел с собаками. В детстве просила у мамы держать щеночка - но мама не позволила. Но Евгения слышала, что бояться собаку нельзя - а то искусает, и что с собакой лучше подружиться. Поэтому, оглянувшись по сторонам и убедившись, что кроме собаки ее никто не видит - неудобно все-таки - Евгения осторожно посвистела собаке. "Фю-фю, Шарик, - позвала она. Ну иди сюда, иди же!"

Шарик подошел. Собака, кажется, породистая. Да ведь это же бультерьерчик! Евгения слышала, что хозяева часто заводят, а потом бросают таких собак, потому что они считаются очень опасными и их нужно специально дрессировать, а терпения на это нет. "Ну, хватит кусаться за пятки, иди, я лучше тебя поглажу". Бультерьер дал себя погладить и вообще оказался очень добрым. "Ну, теперь иди, иди!
– прикрикнула на него Евгения.
– Мне в монастырь пора! Черт, как бы тут не сгореть голышом, солнце так жарит". Евгения себя знала - пятнадцать минут на таком солнце - и она вся станет красная, как рак, а потом еще кожа слезет, всю ночь болеть будет, и что хуже всего - чесаться. Но ни за что нельзя мазать кремом алое-вера от ожогов, потому что один раз Евгения им помазалась (по совету подружки), и попала в больницу. Оказалось, у нее на алое-вера аллергия.

– Эй, дэвушко!
– послышалось откуда-то. Евгения обернулась. К ней шел человек - низенький, пузатый, в фиолетовой футболке, с кепкой на голове.
– Дэвушко, куда бэжиш, пастой!

Евгения еще прибавила шагу, да человек бегал очень быстро - даром что низенький и пузатый. "Такое бывает, - сказала себе на бегу Евгения.
– Может, он раньше олимпийским чемпионом был, а потом из большого спорта ушел и растолстел. Бывшие спортсмены быстро толстеют и бегают". Человек был уже совсем близко.

– Что вам нужно? Я спешу!
– крикнула она ему на бегу.

– Да нэ спэши, девушко, дарагой, дай к тэбэ подойты!

– Зачем?

– Сказат адын вещ надо!

Но тут бультерьер помог. Он прыгнул на низенького человека и вцепился ему не то в живот, не то еще куда.

– А-а-а!
– закричал человек.
– Уйды сабак!

А Евгения, тем временем, перемахнула через забор и оказалась перед газоном, за которым начинался монастырь. "Спасена!" - подумала она.

Но в монастыре Евгению ждало разочарование. Там на нее охрана из местных монахинь прямо набросилась.

– Убирайся отсюда, бестыдница!
– кричали монахини.
– Ишь чего вздумали, мало им нудистских пляжей по всей Москве, так теперь в монастырь полезли. Развращать наших послушниц!

– Развратница!
– кричали высунувшиеся из окошек своих келий послушницы и монашки.

– Срамница!

– Блудница!

Чего только не кричали. Евгения совсем смутилась. Видит Бог, не такого приема она здесь ожидала! Одно лишь хорошо: мужчин поблизости нет, все-таки женский монастырь. "А женское тело у всех одинаковое, - сказала сама себе Евгения, - так что стесняться их мне нечего". Но все-таки, было стыдновато. Еще никто не называл Евгению блудницей, а уж тем более срамницей. Тут из ворот показалась настоятельница монастыря - игуменья. Евгения уже повернулась спиной и собиралась покинуть это негостеприимное место. Она, правда, не представляла себе, куда пойдет, но от обиды слезы застилали глаза, и она решила бежать или идти, куда они глядят. Вообще, было страшно обидно, тем более, что изранила себе ноги в кровь, как Иисус - пока бежала по пустырю, а плечи - она чувствовала - сильно обгорели, и еще, как назло, проснулось чувство голода! Но тут неожиданно оказалось, что у нее есть друг! Бультерьер, расправившись с толстеньким человечком, который преследовал Евгению на пустыре, уже как-то ухитрился перелезть через забор - а может, вокруг обошел - и, вот ведь! верное существо, стремясь защитить Евгению, которую, видимо, уже считал своей хозяйкой, накинулся на появившуюся из ворот игуменью.

Это была пожилая, тучная и грузная женщина, на которой, несмотря на жаркую погоду, было надето длинное одеяние, на голове - тяжелое монашеское покрывало, в руках четки и огромный старинный крестище с прибитой к нему фигурой Иисуса Христа. Четки она держала в левой руке, а крест - в правой. Видимо, этот деревянный крест показался бультерьеру чем-то похожим на кость, и видимо, собака была голодна, так что не стоит опрометчиво обвинять ее в богохульстве только за то, что выдрала из рук настоятельницы крест и мгновенно сгрызла его. А крест этот, как оказалось, был древней реликвией, врученной монастырю самим князем Владимиром-красное-солнышко на его пятидесятилетие. Монахини про то не ведали, что в дереве, из которого вырезан крест, еще триста лет назад поселился червяк-древоточец (некоторые называют его жуком-точильщиком), который незаметно подтачивал крест изнутри. Многие поколения древесных червяков трудились над этим крестом, и к тому времени, как бультерьер вцепился в него, реликвия уже являлась пустой оболочкой, толщиной всего в несколько миллиметров. Надо ли говорить, что под острыми клыками голодного пса святыня безвозвратно погибла!

– Шарик, ко мне!
– крикнула Евгения.
– Фу! Выплюнь сейчас же! Выплюнь, тебе говорю! Гадость!

Увидев, что произошло, все монашки, что выставились из окон и махали на нее руками и кричали на Евгению бранные слова, застыли в своих позах и словно онемели и окаменели. А те, что успели выбежать из монастыря, чтобы гнать девушку прочь, тоже остановились в виде столбов с раскинутыми руками. Сама настоятельница стояла, раскрыв рот. Она не находила слов для подобного богохульствия и безобразия. И вообще, все монахини ожидали, что вот-вот на их голову обрушится кара божия. Что-нибудь наподобие огненного дождя из серы. Потому что, хоть Евгения и не могла этого знать, сбылось предсказанное много лет назад загадочное и зловещее знамение: "Пес грызь кресь, кысь дев персь". Для тех, кто не вполне владеет старославянским языком, разъясню: это мрачное пророчество предрекало пропадание грудного молока у всего женского населения княжества Московского, что в те стародавние времена, когда не были еще изобретены молочные смеси, было жестоким бедствием для всего народа.