Тут большие башенные часы стали бить десять утра, и из-за стены монастыря показалось несколько торговок. Это было время, когда им разрешалось выставить свой товар, чтобы монахини могли его приобрести. Впереди всех шла та самая женщина, с которой Евгения ехала в поезде. В обеих руках она несла огромные сумки с товаром, и не поместившийся товар висел у нее на плечах, на шее и на голове - всё это были оренбургские пуховые платки. Приближалась зима - впрочем, до нее было еще довольно далеко, но монахини жили по старинному принципу: готовь сани летом, а телегу - зимой, так что лучше всего торговля пуховыми платками шла в разгар лета. Покончив со старинным крестом, Шарик встал на задние лапы, поставил передние на круглый живот настоятельницы и предупреждающе раскрыл клыкастую пасть. А Евгению озарила счастливая мысль. Она бросилась к торговке.

– Женщина! Вы меня не помните?

Торговка отшатнулась.

– Господи прости, - попыталась перекреститься она, но сумки с товарами, которые держала в руках, были слишком тяжелыми, и женщина так и не смогла осенить себя крестом, а выпускать товар из рук боялась - кто их, этих монашек, знает.

Евгения поняла, что нужно ковать железо, пока горячо, а не то она пропала.

– Милая женщина, пожалуйста, - схватила он ее за рукав, - помогите, Христом-богом прошу!

– Да что ж я тебе сделала, чего тебе от меня надо?!
– крикнула торговка.

– Дайте мне пару ваших платков. Ну не могу же я голая по Москве ходить?

– Вот еще!
– закричала торговка.
– Я эти платки из самого Оренбурга везла, в поезде полторы суток в туалет не ходила, боялась их оставить, на вокзале от воров берегла, и тут на тебе - бесплатно платочек отдай, да еще целых два! Чего это ты вдруг - голышом гуляла-гуляла, а теперь что, стыд проснулся?

– Да нет, что вы, Праскофья Евферсеевна, это же я, Евгения! Мы же с вами в одном купе ехали от самой Тюнемани, вы разве не помните?

– Евгения!
– всплеснула руками Праскофья, едва не уронив сумки.
– Точно! Да куда ж ты свой чемодан подевала? Чего ж ты разгуливаешь голышом, как мать родила? С ума, что ли, свихнулась? Слыхала я, что как девки первый раз Москву увидят, так у них мозги набекрень, но чтоб так быстро...

– Да нет же, Праскофья Евферсеевна, обокрали меня! Чемодан забрали!

– Да ты что!
– всплеснула руками торговка.
– И чемодан украли! И изнасиловали! Бедная ты моя! А платок все равно дать не могу. Другой раз дурой не будь. Иди в милицию, они твой чемодан найдут. Наша милиция - самая лучшая в мире. Она иголку в стоге сена найдет, не то что чемодан.

– Да как же я к ним пойду-то голая!

– А и правда. Еще раз по дороге изнасилуют. Итамизнасилуют. И здесь изнасилуют...

– Что вы, никто меня не насиловал.

– А кто с тебя всю одежду содрал?

Евгения вкратце рассказала. И сново жалостливо запросила:

– Что же вы меня, Праскофья Евферсеевна, прямо у стен монастыря бросите на произвол судьбы?

– Все под Богом ходим, - отозвалась торговка.

– Ну, я у вас куплю!

– Нет уж, и не проси! Денег на тебе нет, а я в долг не торгую.

Евгения была в отчаянии.

– Что же мне всю жизньголойпо Москве ходить!
– заплакала она.
– А у меня вот сережки!
– пришло ей в голову.
– Золотые! И еще ключик.

Евгения сняла сережки и протянула торговке. Праскофья Евферсеевна критически осмотрела сережки. Скрипя сердце, согласилась.

– Ладно уж, - согласилась она.
– Бог с тобой. Все-таки святое тут место. Не иначе тебе Бог помог, послал меня. Нам тебе один платок, два - не дам! Будешь экономно использовать - на всё хватит. А ключик можешь себе забрать, куда он мне.

– Спасибо, Праскофья Евферсеевна!
– вскричала Евгения и поцеловала торговку.

– Вот еще! Сперва срам прикрой, а потом целуй, а то люди невесть что подумают.

Евгения быстро запахнулась в оренбургский платок и сразу почувствовала, что вернулась в общество приличных людей. Но тут она увидела, что Шарик все еще караулит настоятельницу, держа лапы у нее на животе, а та не смеет пошевелиться. Но из ворот монастыря уже высовывались самые смелые монашки с палками в руках. Они травили собаку, Шарик скалил на них зубы и рычал.

– Полиция!
– закричал кто-то, - то есть, милиция!

(Тогда еще милиция была). Послышался полицейский свисток.

– Шарик, ко мне!
– крикнула Евгения.

Они живо перемахнули через забор и побежали по пустырю обратно, к Москве-реке.

Вот так подававшая надежды будущая студентка из провинции, приехавшая в Москву, чтобы поступить на философский факультет Московского государственного университета МГУ, оказалась без кошелька, без мобильного телефона, без документов, без вещей, без денег, - в огромном безжалостном городе. Что ей оставалось, кроме как сесть на тротуар и просить милостыню Христом-богом? Еще и досталось от других нищих, которые рады были настучать по голове непрошенной конкурентке. Хорошо, что с ней был Шарик. Он ее в обиду не давал. Ну, теперь вы знаете, что Евгения не родилась нищенкой и не стала ей вследствие дурных наклонностей или антиобщественного характера, а что у нее были хорошие намерения, которым просто не посчастливилось осуществиться.