Датированное 8 марта 1893 г. отношение В.И. Ковалевского в адрес председателя Томской казённой палаты М.А. Гилярова отпечатано типографским способом, с оставлением лишь пропусков для имени-отчества и титула. Ясно, что оно рассылалось, по меньшей мере, десяткам председателей казённых палат. По давно сложившейся практике, реформаторы пытались представить свои предложения как воплощение требований снизу.

Сообщая казённой палате о создании в ноябре 1892 г. «комиссии для общего пересмотра узаконений, относящихся до обложения торговли и промышленности», Ковалевский просил представить соображения по теме работы комиссии. Перечислив ряд частных вопросов, он в заключение просил рассмотреть этот предмет «возможно всесторонне, не ограничиваясь поставленными выше вопросами» 98 .

Отношение 8 марта 1893 г. несёт гриф «совершенно доверительно». Столичные реформаторы явно не хотели, чтобы слухи о предстоящей реформе распространились прежде времени. Не ограничиваясь этой мерой предосторожности, авторы отношения постарались сделать его возможно более обтекаемым. Давая понять, к чему клонят, они, тем не менее, не называли вещи своими именами. Однако томичи отлично их поняли.

Расплывчатым понятием «томичи» нам придётся пользоваться, поскольку непосредственный автор отправленного в мае 1893 г. ответа неизвестен. Адресат «совершенно доверительного» письма, Михаил Алексеевич Гиляров, почётный гражданин Томска, стоявший во главе местной казённой палаты более четверти века, уже заканчивал свой жизненный путь и по болезни не принял участие в разработке ответа. Документ ушёл за неразборчивой подписью одного из начальников отделений, уклонившегося от единоличной ответственности («Казённая палата, составив с возможною поспешностью требуемые Вам соображения, имеет честь представить их»…) 99 .

Основная часть девяти пунктов, сформулированных в письме Ковалевского, содержит достаточно точные вопросы, направленные на шлифовку существующих правил. (Например, в первом пункте спрашивается, какие из торгово-промышленных действий, ныне освобождённых от выборки промысловых свидетельств, могли бы быть привлечены к обложению). Однако вопрос № 5 выделяется по своему значению. «Признаете ли Вы необходимым подвергнуть коренному пересмотру нынешнее Положение о пошлинах за право торговли и промыслов, с целью упрощения действующего порядка обложения, а равно для установления большего соответствия между обложением <…> и доходностью предприятия» 100 .

Расплывчатую формулу об «упрощении» и «большем соответствии доходности» томичи «перевели с дипломатического на русский» совершенно определённо. Читаем ответ: «Отменить выдачу документов 1-й и 2-й гильдий значит упразднить целое сословие в империи». В запросе Ковалевского эта формулировка – отмена гильдейских свидетельств (патентов) – не встречается ни разу. Но томичи прекрасно поняли эвфемизм, тем самым подчеркнув то, что могло бы иначе быть не очевидно для нас: геркулесов подвиг, на который в очередной раз замахнулись столичные реформаторы в 1892 г., стоял на повестке дня давно.

Для чего Департаменту потребовалось маскировать свой замысел? Ответ на этот вопрос виден из следующего пункта (№ 6). Возможно ли заменить раскладочным сбором «часть сумм, поступающих в виде пошлин за право торговли и промыслов, путём постепенного уменьшения окладов пошлин за торговые документы» – так ставился вопрос. Вопрос, очевидно, не имел бы смысла, если бы реформаторы рассчитывали добиться того, что подразумевалось в пункте 5. Но они на это не полагались и просчитывали запасной вариант: если полностью отменить патент не удастся, то хотя бы – уменьшить его роль.

Ни тот, ни другой вариант не вызвал сочувствия у сотрудников казённой палаты – и не оставил их равнодушными. Составленный в целом вполне прозаично, томский ответ при обсуждении 5-го пункта становится образным, как литературное произведение. Отменять патент «значило бы ломать здание, просуществовавшее чуть не два века» – читаем в черновике томского ответа 101 . В чистовике это место дополнительно подцвечено риторически: «…здание, просуществовавшее чуть не два века (с 1721 года) – здание, в котором жили и живут десятки тысяч деятельных, предприимчивых граждан. Теперь купцы дорожат и гордятся своими гильдиями» 102 .

Продолжая филиппику против отмены патента, томичи пишут: «Если коренной пересмотр Положения о торговых пошлинах имеет в виду достигнуть большего соответствия между обложением торговцев и размерами и доходностью их предприятий, то в настоящее время цель эта вполне достаточно 103 достигается раскладочным сбором. Члены окруж[ных] податных присутствий хорошо знают дела друг друга и при раскладке дополнительного налога всегда принимают в соображение, кто какую гильдию платит, и где содержит свои торгово-промышленные предприятия, и стараются, чтобы обложение было вполне соразмерно с доходностью предприятий» 104 . Эта же мысль повторяется и при ответе на 6-й пункт письма Ковалевского, где речь шла об уменьшении цены патента. Томичи вновь отлично видят подтекст этого предложения (неравномерность патента) и вновь делают вид, что эта проблема решена: неравномерность «теперь прекрасно устраняется» раскладочным сбором.

Настойчивое утверждение казённой палаты о том, что неравномерность патента устраняется раскладочным сбором, весьма важно для нас. Дело в том, что оно заведомо неверно. Даже если считать, что раскладочный сбор распределялся присутствиями сообразно действительной прибыли, сам этот сбор являл собою лишь прибавку к основному промысловому налогу, к патенту. И размер его устанавливался на уровне 1–2 % суммарной прибыли предприятий участка. Притом основной промысловый налог забирал у беднейших плательщиков раскладочного сбора до 15 %, а у самых богатых – лишь доли процента прибыли. Даже с учётом раскладочного сбора относительная тяжесть обложения слабейших предприятий в разы (а то и на порядок) превосходила тяжесть обложения сильнейших 105 . Не знать этого казённая палата не могла, ведь на ней лежал и общий надзор за взиманием промыслового налога, и раскладка дополнительного сбора между податными участками.