– Господин, – Шимон, наконец, прохрипел. – В народе и так говорят про убитых вами жене вашей, братьях, и родственниках многочисленных, и друзьях, и поэтому ропщут.

Хордос поморщился. Как мучителен этот вопрос!

– Да, говорят, я жесток, и я знаю. Даже Цезарь Великий сказал про меня, что лучше быть жирной свиньею у Хордоса, чем быть его родственником. В том смысле, что свиньи подольше живут у меня, чем братья и жены.

И царь засмеялся. Он горько так засмеялся, как, наверно, не раз в уединеньях своих он смеялся, когда о поступках кровавых задумывался и в смехе гортанном о них забывался.

Успокоившись несколько, Хордос стал спрашивать:

– Почему же все метят в цари? Сколько их, претендентов? Я множество их истребил, когда в молодости освобождал от разбойников все районы страны иудейской и самарийской. Что ни вождь – то потомок Давида, что ни Имашиах – то царского рода. Не говоря о действительно принадлежащих к роду властителей, кто вправе претендовать на царство мое.

Выплеснув гнев, неожиданно подступивший, царь подошел к своему раболепному исполнителю и сказал:

– Пусть и великие и ничтожные вещают так обо мне, как о Ваале, детей поедающем. Пусть. Но мне, как мужу, главе государства, свершать приходится то, что настраивает население против меня. Надо делать и то, что народ не поймет, или пока еще он и не должен понять. Есть государственный интерес, тайна и замыслы, в которые нельзя до времени свой народ посвящать. Так прояви жестокость и ты, мой Шимон! Скачите. Убивайте прилюдно детей, чтобы стон там стоял, чтобы вся Иудея услышала бы об этой резне. Чтобы никто не усомнился, что малых деток не осталось более в том городке.

Он стал ходить по комнате, глядя себе под ноги, тихо говоря:

– Мне – грехом больше, грехом меньше, все равно. Пусть меня считают извергом в веках. В конце концов, поймут, что лучше, чем при моем правлении, не жили иудеи.

И снова прошептал:

– Надеюсь, их будет немного. Но главное… Подойди, Шимон.

Что могло быть главнее приказа об убийстве детей?

Хордос зашептал что-то в ухо палача. А после скомандовал:

– Сам. Только сам. Сейчас же!

Хордос подтолкнул к выходу исполнителя своей воли. Выскользнул из комнаты Шимон, и царь не сомневался, что сейчас же воин этот будет на коне, и поскачет выполнять очень важный приказ в городок, над которым сияла звезда. А сам он, тревожимый думами, обратно пошел по тайному ходу в покои свои.

Что он наделал сейчас?! И не поворотить уже события. Так подобает царям – принимать рапоряженья жестокие. Без этих решений его бы давно растоптали. Хордос даже жену свою погубил, любовь своей жизни. Только любовью объяснялся его приказ умертвить свою Мирьям, если он не вернется от римлян. Чтобы больше она никому не досталась.

Старый Матфей мог проснуться средь ночи, ворочаться, и понять, наконец, что опять не удастся уснуть до утра. Он спускался тогда в темноту, где животные спали, потом выходил на узкую улочку, садился у источника теплой воды и в небо смотрел.

В эту ж ночь так случилось, что он не один оказался на улице. Какие-то тени скользили вдоль стен, как будто лазутчики змеями проползали и приближались к дому, в котором отдыхала семья Иосифа из Нацерета. Вот уже тени проникают в дом с новорожденным.

Матфей поднялся, хотел закричать, чтобы разбудить хозяев, но возраст его легких не позволил выдать что-то громкое, а только горький стон. Тогда он палкой стал стучать-будить по камням колодца. И увидел, как обратно из дома выскочил мужчина в темной одежде, побежал, но тут же упал у источника. Старик рассмотрел в спине его нож, и кровь, мгновенно напитавшую одеяние. Какие-то люди вынесли из дома других неподвижных мужчин, унесли в темноту, вернулись, взяли за ноги и поволокли убитого у колодца.

Человек высокого роста шепнул старику:

– Матфей, ничего ты не видел, ты спал этой ночью. Ты понял?

Старик кивнул, и потом еще раз. Он видел, как вышел из дома Иосиф с мешками дорожными и Мария с ребенком. Человек в кольчуге подхватил часть поклажи и увлек семью за собой.

– Поторопимся!

В конце этой улицы путь начинался пустынный на юг. На дороге стояли с десяток ослов, нагруженных всяческим скарбом.

– Это ваш караван, – грубым голосом напутствовал человек в капюшоне. – С вами будет Аарон египтянин. Доверьтесь ему.

Шимон вскочил на коня, развернул его и поскакал обратно в город. В нем до утра было тихо, а потом с трех сторон в Бейт-Лехем ворвались вооруженные люди, сея страх и кровь проливая. Они отнимали малых детей у родителей и умерщвляли. Полчаса продолжалась резня. Шимон шел по улице с обнаженным мечом в правой руке, в левой младенца держал. Это был последний из шести мальчиков до одного года. Его прикончил лично воин Шимон – зарезал на площади, чтобы видели все. Приказ хитроумного Хордоса был выполнен в точности. Стон и плач оставили воины в городишке, и на многие века продлилась эта скорбь, и весь мир стал знать о маленьком Бейт-Лехеме, а по-русски Вифлееме, и о злодействе Хордоса. И стало нарицательным имя его для нелюдей жестокосердных, способных умерщвлять детей – Хордос, Хордус, Херодус, а по-русски – Ирод.