Целое войско, и, кажется, жители нескольких городов сопровождали царицу Египта в путешествии к Ям га Мелех.

Когда самые первые всадники уже видели вдалеке незыблемую поверхность соленой воды в государстве евреев, хвост каравана только еще покидал Александрию. Какое блаженство быть с морем наедине, с морем, которое дарит вечную молодость! Клеопатра могла подолгу рассматривать гигантские кристаллы соли, окружавшие береговую полосу. Могла часами возлежать на плоской лодке в виде лотосового листа, периодически перемещаясь на воду, чтоб охладиться. Причем лежала на воде так же, как этот лист из дерева, не утопая. Она глядела на желто-серые отроги, обступившие море. По всему периметру виделись силуэты – то стража покой ее оберегала. Служанки же были укрыты в шатрах.

Клеопатра вышла на сушу и вся извалялась в грязи. Эта черная жирная грязь так похожа на жидкость из Вавилонии, которая сильно горит, но эта грязь приятна и защищает от солнца. А когда затвердеет на теле она, можно снова возлечь на тишайшую воду морскую. И тогда появляется ощущение, будто маленькими частичками скверна от тела ее отшелушивается и тает в воде. Вверху – только небо, вокруг – гладь спокойствия, внутри – лишь блаженство. Любила царица Египта Ям га Мелех царя норовистого Хордоса.

Но Хордос, конечно же, не одобрял эту тягу царственной египтянки к его территории. Он стоял малым лагерем неподалеку от места развлечения дамочки и ожидал, когда она соизволит с ним встретиться. А Клеопатра не торопилась, подозревая, что царь иудейский издалека наблюдает за нею. И купалась, купалась.

Но совсем не плотские мысли овладевали Хордосом, – можно было бы одной его стражей перебить изнеженное войско египтян, а эту похотливую девицу засолить, как рыбу, на веки вечные на месте же купания. Но – рискованно. За это разгневанный император с его легионами расправится со всем его царством. Терпение! Терпение, царь! Возможно, александрийские евреи исполнят задуманное.

Хордос, сидя под темным навесом, с высокой скалы смотрел, как бесстыдная девка, впрочем, отсюда казавшаяся рыбьим мальком, извалялась в глине священной, в воду вошла, легла на нее, и, избавившись от грязевого покрова, переползла на деревянное ложе. Одна в целом море.

– Если б не Рим! – шепнул Хордос в сильно сжатый кулак свой.

Вынырнув из воспоминаний, царь выпил вина и бросил с размаху чашу, она, звеня, покатилась по полу.

– Я тащил на себе всю страну. Спас евреев от римского рабства. Четверть века уже процветает ха-Эрец – немало. Подросли малыши по стране, не погибли от недорода и жажды. К миру привыкли. А меня всю жизнь попрекают, что я не еврей… И даже жена моя полагала, что я ей не ровня, пока не убил! Все на свете терзали меня!.. И придумали изверга славу худую. А теперь еще Бейт-Лехемские дети…Раздался серебряный звон, предупреждающий, что кто-то решился нарушить царский покой. Это был придворный распорядитель, сообщивший, что явился Кохен гадоль, и срочно просит принять. Хордос кивнул в знак согласия и прикоснулся к еде, наконец. По виду вошедшего верховного священнослужителя было заметно сильнейшее его раздражение и негодование:

– Что устроил ты в Бейт Лехеме? По всей земле распространятся зловредные для государства слухи, будто вырезаны там все дети!

Захмелевший Хордос с хитринкой во взгляде спросил:

– А откуда ты знаешь, что там произошло?

– Мне доложили…

– Кто же мог доложить? Разве не всех лазутчиков ваших поубивали? – Хордос стал говорить начистоту. – Я это сделал по твоему наущению, Кохен гадоль, разве не так? Ты просил об убийстве.

– Мы говорили об одном лишь младенце, о незаконном претенденте на правление нашей землей, ты знаешь, о ком говорю. Ему преподнесли звезду!

Хордос осушил еще один кубок и метнул его в сторону. И голос его зазвенел:

– А если бы мы ошиблись адресом? А если бы подменили младенца в яслях? Ты не подумал? Не убей я всех там детей, оставалась бы надежда, что он выжил. А еще…

Хордос подошел вплотную к священнику.

– Люди мои предотвратили его похищение. Злодеи сознались пред смертью, кто их послал. Зачем ты хотел его выкрасть, зачем этот мальчик был нужен живым?

Кохен гадоль растерялся сначала, но быстро собрался, ответил:

– Это ошибка, не причастен я к похищению.

А Хордос, распаляясь, навис над ним, невысоким:

– Мои люди собрали ножи и мечи похитителей несостоявшихся – улики против храмовой стражи. Хочешь, перенаправлю всю ненависть за убийство детей на твою гвардию, а значит, тебя? То-то же! То, что просил ты и ваш Санхедрин, я сделал. Угрозы египетской нет. Нет больше младенца с подаренной звездой. А кто будет царствовать после меня – совсем уж не ваше дело. Я поставил тебя управлять над святошами, я тебя и сниму. Только попробуй еще играть в свои игры!

Караван шел на юг. В этот первый день бегства в Египет Аарон и Иосиф часто оглядывались, проверяя, нет ли погони, и сделали первую остановку, когда солнце вошло в зенит. Младенец лежал на руках у Марии, сидевшей на крупной ослице, и за весь путь он всего один раз проявил себя плачем. Но сразу его прекратил, губами достигнув материнской груди. Идти лучше вечером, ночью, спасаясь от зноя пустынного, но семейство, чуть отдохнув, вновь продолжило путь и без остановок до самого вечера двигалось к югу. Когда темнота приступила, Иосиф снова сделал стоянку.