Вы, только успевший расслабить, наконец, лицевые мышцы, снова подбросили веки с подобострастным любопытством.

— «Свет умирает – беснуйся, кричи», — самодовольно ответил бы Наблюдатель, тщательно пережевывая сцапанный с вилки салат. – Можете себе представить? Ляпнуть такое Уильяму!

Вы же, вероятно, не слишком сведущи в уэльской поэзии, чтобы оценить всю чудовищность этого поступка.

— Ну да, ну да, — геометрично повел бы подбородком Наблюдатель. — Я говорю, ляпнуть такую строчку Шекспиру – все равно что отправить беднягу Дилана Томаса в вечное забвение.

Вы с чувством изобразили понимание. Молча, ибо зубы у вас все еще склеены ириской первой драматической паузы.

— Иногда мне мнится, что именно тогда он и стал сдавать. Впрочем, к чему верить на слово такому усатому прохвосту как я? Обратимся к фактам.

С этими словами Наблюдатель извлек бы из внутреннего кармана пиджака видавший виды блокнотик в кожаном переплете, настолько протертом, что вид у артефакта не столько внушающий благоговение своей историей, сколько вызывающий конфузливое недоумение (будто вам на глаза попалось нечто до крайности неприличное).

— Глядите. — вам в руки сунули жухлую, вопиюще замызганную страницу (видно, что она пользовалась у владельца блокнотика наибольшей популярностью), на ней путаный график, кляксы и диаграммы.

– Ну куда же вы смотрите? – нервно воскликнул бы Наблюдатель. – Вы же держите все верх тормашками! Ах, Боже мой, дайте-ка я сам.

С облегчением вернув записи, вы бы покосились на собственные пальцы, опасаясь, не отпечаталось ли чего антисанитарного на них. К счастью, выуживающий монокль и ввинчивающий его в глаз Наблюдатель, вашего жеста бы не заметил.

— Глядите, — вновь велели вам, — вот здесь, видите? Вот здесь все и началось. Королева Ракносс и ее плотоядное потомство…

Доктор точно знает год, месяц, день, час, минуту и секунду, когда это началось. Оно началось не тогда, когда из-под кедчатых ног его выбили землю, небо над головой словно свернули в мятую трубочку размером с ватман, и всякие ориентиры потеряли не только актуальность, но и систему координат. Не тогда, когда хорошо, плохо, право, лево – в одно ослепительное, бьющее под дых мгновение, стали просто словами, не имеющими ни смысла, ни практической ценности.

Не тогда, когда можно стало бросаться грудью на далеков, не заботясь о том, что спутник окажется чуть ли не в веке от дома; можно стало перелить всего себя в механическое небытие, дабы бесноваться в уроборосе из мыслей, и предоставить Джону Смиту, безалаберному и трусливому, не спасать десятки жизней.

— Доктор?

— Что? На этот-то раз что?

— Твоя подруга. Как ее звали?

— Ее имя - Роуз.

Все началось тогда, когда он впервые остался в ТАРДИС один:

Подняв голову, Доктор обнаружил, что Роуз как ни в чем не бывало стояла, прислонившись спиной к кораллу и не сводила с него взгляда. Ошалело замерев на месте, Тайм Лорд закрыл глаза, досчитал до десяти и боязливо приоткрыл веки.

Роуз не двинулась ни на миллиметр. Руки по-прежнему в карманах джинсов, волосы собраны в два хвоста, футболка беззвучно поднималась и опадала вместе с ее дыханием.

Почти реальная, почти живая. В древесного цвета глаза вкраплено столько боли, что Доктор едва ли не готов был поклясться, что она знала о его неудачной попытке обрести вымученный покой на затопленной базе под Темзой.

— Это невозможно, — кое-как ворочая языком, пробормотал он, втайне надеясь, что Роуз улыбнется и начнет уверять его в обратном.

Однако ожиданиям этим, как и всяким ожиданиям Доктора, сбыться не суждено. Стоило последнему звуку сорваться с его языка, как фигура девушки рассыпалась на атомы.

Он тупо гипнотизировал пространство взглядом добрый десяток минут. Моргал, остервенело растирал веки пальцами (так, что уцелевшие сосуды в белках мраморно просвечивали сквозь красноту), но ни одна из этих экстренных мер не вернула ее в ТАРДИС. Тогда Доктор зашелся звучным многоступенчатым ругательством, самозабвенно вкладывая в непроизносимые сочетания звуков всего себя. По мере того, как воздуха в легких становилось все меньше, а резь в боках и горле все ярче, Доктора складывало пополам и тянуло к полу с неестественной силой. Собой он представлял чудное и убогое подобие «Z», балансирующее на ожестянелых пальцах ног.

Не возвращалась Она долго. Да Доктор и не был уверен, что смог бы вынести ее взгляд, сплетающий в себе и кричащую нежность, и молчаливую скорбь.

Он сказал одной из Каррионайтов, что Ее имя помогает ему сражаться, и это действительно так, ровно до тех пор, пока тело его не прошила молния, попавшая в шпиль Эмпайр-стейт-билдинг. Удивительно, какая насыщенная и цветная жизнь может существовать в голове, пока мозг не в состоянии поддерживать спасительные шоры, направляющие взгляд только в настоящее.