И птицы пели, и яблони склоняли ветви, и Ирхан гладил ее волосы, впитавшие его свет, соглашаясь.

Но все сотворил уже Д’хал, не осталось Эйре ничего. Как бы она ни старалась — никто не сошел с белых ладоней на мягкую землю.

И тёмной ночью, когда Рихан невзначай задремала меж облаков, выскользнула Эйра из покоев змеей Лаэфа, протянула руку, взывая — и прилетела к ней птица, и прибежал зверь, и пришел человек. И повела их в тиши ночной в кузницы Заррэта — великан спал вночи, спал до утра, и лишь глас Д’хала громовой мог разбудить его.

Разожгла Эйра огонь да раздула меха. Метнула ножи тонкие, окунула ладони: белые — в кровь теплую, зашептала слова животворящие. Смешала перья и плоть, смешала души-сердца, смешала смех и слезы, и рев звериный, и крик птичий. Ночь ковала, меха раздувала, молотом била — и выковала себе дитя юное, дитя прекрасное и... мёртвое, как и все помыслы Эйры.

Вынесла дитя на вершину Гьярнорру, уложила во льды вечные, но коснулся Ирхан коснулся своим золотым лучом волос ребенка — и творение Эйры ожило. И вспыхнули волосы светом — как у матери.

И повела его Эйра вниз по склону — навстречу братьям и сестрам.

— Что за чудовище? — спросила Сорэн. — Глянешь — пред тобой человек, а моргнёшь — и птицу, и зверя увидишь. Перья топорщатся, клыки блестят, хромает... Ух’эров ли сын?

— Это мой сын, — Эйра сказала, но глас её прервал смех.

То смеялся Ух'эр, сама смерть, Лаэф вторил, Эрхайза-змеиные очи — глядела, не отрываясь. Шипела себе о своём.

— Сын! — хохотал и Заррэт, взмахнув молотом. — Ради этого в кузницу влезла!

— Это не может жить, — молвила Сорэн, не смеясь. — Не живое, не мёртвое, его быть вовсе не может, но есть. Что создала ты, сестра, и зачем? Нужно его изничтожить.

— Нет! — ответила Эйра.
– Не отдам, не протягивай руки. Хочешь себе ребенка? Пойди и сама создай!

— Ну хватит! — разозлился Заррэтт. — Кузницу отныне я запру так, что никто не проникнет! Никто не создаст больше монстра!

— Монстр, — подтвердила Тэхэ, что пришла из рощей на чудо глядеть, и снова смеялся Ух’эр, и сказала Сорэн:

— Коль сама уж Тэхэ так сказала, что зверей да чудовищ в лесах почитает, то прими это, Эйра. Услышь.

— Монстр, — повторил Ух’эр, улыбаясь. Изготовился чудище в царство свое затащить.

— Монстр, — тогда повторила и Эйра. Оставила руку ребенка. И шагнула к братьям и сестрам — ведь все так сказали.

И Ух'эр протянул свои черные руки, но коснулся — обжегся. Не смог утащить. Слишком сплавила, слишком сплела монстра Эйра. И тогда монстр ушел — и никто не пошел вслед за ним, и тропа стала темной, а цветы-ягоды вдоль — почернели.

А Сорэн вслед сказала:

— Пусть идет. Вам же будет уроком: нельзя кровь мешать. Коль на глаза попадется, обходите десятой дорогой. Умереть он не может, но и жизнь его будет несчастной. Так бывает, когда разная кровь льется в реку одну. В одно существо. Получается монстр.

Так в мир пришел первый из них.

Так ушел от богов, своевольный и злобный, так остался горах, промышлял у селений людских, крал, съедал, убивал. И плодил себе подобных.

Так монстры спустились с гор. А боги — остались там.

***

— Я убила его, — твердо повторила Сорэн. — От него остались... отголоски. А я не боюсь отголосков.

Мальчик уставился в окно, сжимая камень так крепко, будто хотел раздавить его. Что-то обдумывал. И уже научился не только запоминать важное — закрывать мысли от нее. Совсем взрослый. Глупый человеческий ребенок. Не от нее нужно закрываться. Она ему не враг. И она не лжет. Лгут легенды, лгут люди, лжет весь мир. Но не она.

Она — Свет. Она — Правда.

И, видно, такая ее судьба — убивать тех монстров, с которыми не люди справятся. И замечать, как быстро растут дети. Слишком быстро.

***

Затхэ, сын Эйры, быстро рос.

Рос в любви.

Глупые легенды врали — конечно же, боги любили его.

В его глазах сверкал огонь из самого сердца кузни Заррэта, и тот принял его к себе. Поначалу нехотя, потом — уже привычно распахивал двери. В конце концов, кузня была колыбелью звереныша, а огонь в глазах — отражением пламенного сердца. Он сам был огнем. Рыжие волосы сверкали в утренних лучах, когда вскидывал выкованный вместе с Заррэтом меч. И во взгляде вспыхивало веселое безумие Ух’эра.