— Доброе утро, — произнесла она низким хриплым голосом и, сделав глубокий вдох, коснулась грудью его руки.

— Ты все еще здесь.

— Я же обещала.

— Сколько сейчас времени? — спросил он, закрыв глаза и уткнувшись в тепло ее шеи.

— Я не знаю.

— Это хорошо? — прошептал он.

Она повернулась в его объятиях, положила голову на руку и убрала за плечо свои рыжевато-белокурые волосы. Сжав ее бедро, на котором все еще покоилась его рука, Холден притянул ее ближе к себе. Он снова ощутил в животе это неясное, глубокое, тяжелое чувство, что и вчера, когда она стояла у подножия лестницы, глядя на него снизу вверх — это чувство, что его жизнь закончится, он и дня не сможет вынести, не взглянув на нее. От этого его двадцатитрехлетнее сердце отчаянно забилось в сильном желании и томлении. У него перехватило дыхание.

— Это даже лучше, чем хорошо, — сказала она, и ее дыхание обожгло его губы.

Она смотрела на него своими ясными, голубыми глазами, и он по привычке отвел взгляд, потому что голубые глаза долгие годы терзали его сердце. Понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть к взгляду этих глаз. Вместо этого он уставился на ее губы, такие розовые и пухлые, и безумно хотел ее поцеловать, но здравый рассудок одержал верх. «Не дави на нее», — предостерегал он. Пока он не узнает, кто они друг для друга, он должен дать ей личное пространство и свободу, чтобы понять, чего она хочет.

— Где ты была, Гри?

— В Шенандоа. Потом в Чарльзтауне. Потом в Вашингтоне, сейчас по большей части в Мэриленде.

— По большей части?

— Я работаю в Джорджтауне.

— Чем ты занимаешься?

— Я няня, — когда она это произнесла, уголки ее губ приподнялись. — Маленькой девочки по имени Пруденс. Ее отец — конгрессмен.

— Влиятельные друзья.

— «Друзья» — это слишком громко сказано.

— Но они хорошо к тебе относятся? Макелланы?

Она напряглась.

— Откуда ты…?

— Вчера вечером ты разговаривала с ней по телефону и назвала ее имя. Миссис Маклеллан, верно?

Она сделала глубокий вдох, словно выбрасывая это из головы, и он почувствовал, как ее тело расслабилось.

— Верно.

— Гри? Ты думаешь, я бы не нашел тебя, если бы у меня была хоть какая-то возможность узнать, где ты? Меня бы ничто не остановило, — его голос сорвался, и он сглотнул вставший в горле ком. — Но до вечера этой субботы я был уверен, что ты мертва.

Он замолчал, моргая глазами и пытаясь справиться с голосом.

— Я никогда тебя не искал. Прости меня за это. Черт, прости меня за то, что я ему поверил.

— Тебе не за что извиняться, — прошептала она. Ее голос был таким нежным в их хрупком маленьком коконе раннего утра.

— Я должен был догадаться, что он лжет.

— Ты был ребенком. Наверное, ты был до смерти перепуган.

«Рут мертва, братишка, и можешь сказать мне спасибо за то, что я положил конец ее неправедной жизни. Она никогда больше не будет искушать тебя своими пороками».

От воспоминания об этом Холден вздрогнул.

— Он снится мне, — прошептала Гриз, ее глаза казались утомленными и испуганными. — Почти каждую ночь.

— А прошлой ночью?

Она кивнула.

— Мы были в саду. Говорили о том, как уйти… сбежать.

Холден вспомнил этот разговор, будто он был только вчера.

— Раньше мне снилась ты. На реке. Почти каждую ночь.

— Раньше?

— Может, еще и будешь, но прошлой ночью ты мне не снилась. Видимо… в-видимо, увидев тебя живой, почему-то… Я не знаю. Я просто спал.

Она наклонилась вперед и прижалась лбом к его лбу.

— Мне так жаль, что я не могу просто выбросить его образ из головы, не слышать звук пряжки его ремня… Левит…

— Перестань. Н-не надо, — Холден попытался сильнее прижать ее к себе, но это было невозможно, поскольку она уже лежала вплотную к нему. — Он м-мертв, Гри. Калеб мертв. И н-никогда больше не сможет причинить нам вреда.

— Что? — она поспешно и резко втянула в себя воздух, затем выдохнула, дрожа всем телом. — Он… он умер? Когда?

Холден скользнул рукой по ее бедру, затем вверх по талии, руке, и, наконец, остановился на ее лице, накрыв ладонью ее щеку и ласково проводя большим пальцем по влажной нежной коже.

— Не так давно. Его сбил автомобиль в Орегоне. Его больше нет, Гри.

Она немного протиснулась вниз, уткнувшись головой ему в шею, у нее подрагивали плечи, пока она тяжело и прерывисто дышала. Ее тело сотрясали безмолвные рыдания, и это просто убивало его по двум причинам: во-первых, потому так плачут только дети, которые хотят скрыть свои слезы, а во-вторых, потому что Калеб уже шесть лет как был мертв, а она так не могла обрести покоя, даже не догадываясь, что его больше нет.