Её любовником.

С той минуты, как она вернулась в его жизнь, Холден хотел её так, словно, если они будут спать вместе, соединять их тела самым интимным из всех возможных способов, то это непременно свяжет их навеки. И в некотором смысле это сработало. Узнавать, какие именно прикосновения ей нравятся, двигаться внутри нее, наблюдать за ее лицом в момент наивысшего наслаждения — из-за глубины его чувства к ней, это было для него чем-то, чего он никогда раньше не испытывал. И когда она спала обнаженная, свернувшись, рядом с ним, положив голову ему на грудь и разметав мягкие золотистые волосы по его коже, Холден ощущал в душе просто удивительный, не ведомый ему доселе покой.

И все же он чувствовал ее нежелание полностью отдаться тому, что между ними происходит, и понимал, что это может значить для них обоих. Когда он пытался поговорить с ней о том, что будет после того как закончится их месяц вместе, она намекала, что им следует наслаждаться временем, которое у них есть. Когда он упоминал колледж, она улыбалась, но не хотела продолжать эту тему. Когда он спрашивал ее о жизни в Мэриленде и Вашингтоне, она сознательно уходила от ответа, расхваливая Маклелланов и свою подругу Майю, неизменно переводя разговор на него, словно ее обычная жизнь была запретной темой.

Он знал, что они воссоединились лишь на пару недель, но ему не терпелось узнать — и да, возможно, без достаточных на то оснований — верит ли она в их совместное будущее. И, хотя ее чувства к нему казались искренними, его приводило в отчаяние, что когда он говорил ей о своей любви, она явно не верила, что это навсегда.

У него было еще две недели, чтобы убедить ее в том, что это не просто небольшая передышка в их убогой жизни, после которой они оба вернутся к действительности. Холден на самом деле верил, что этот месяц их воссоединения, когда они могли спокойно проводить вместе время, узнавать и любить друг друга, станет началом их новой жизни. И он сделает все, что угодно, чтобы убедить ее и в этом.

— Ты уже проснулся? — спросила она, ее голос был все еще глухим от сна.

— Меня разбудил солнечный свет, — ответил он, поглаживая ее по волосам.

— Ммм. Как приятно.

— Чем сегодня займемся?

— Мммм, — пробормотала она, все еще полусонная. — По большей части, этим.

Он усмехнулся с низким, удовлетворенным урчанием. Она немного поерзала рядом с ним, и его член сразу ожил, с каждым ударом сердца все больше наливаясь и пульсируя.

— Может, сходим в город? — спросила она, потеревшись грудью о его грудь.

— Конечно. Если хочешь.

— Я хочу, — промурлыкала она и, скользнув губами к его груди, втянула в рот его сосок.

— Ах, — хрипло выдохнул он, и ей в бедро тут же уперлась его твердая эрекция. — Гриз, если не хочешь, чтобы я вошел в тебя, лучше перестань.

Она помедлила, поглядев на него, ее голубые глаза были еще сонными, но ласковыми.

— Конечно, я хочу, чтобы ты вошел в меня. Да если бы я только могла, я бы навсегда тебя там оставила. Так ты никогда не был бы от меня дальше… меня самой.

Это был один из редких намеков на их будущее, поэтому он взял и бережно сохранил его у себя в памяти. Опрокинув ее на спину, он оперся на локти и посмотрел на нее сверху вниз.

— Как мы вообще нашли друг друга?

— Ну, ты дрался на поле. Пришла я.

— Это был один шанс на миллион.

Она поедала глазами его лицо, потом, ненадолго остановившись на его глазах, взглянула на его скулу.

— Мне очень не нравится, что ты дерешься.

— Я перестану.

— А деньги?

Их хрупкое уединение стало возможно благодаря тем нескольким сотням долларов, что он заработал на последнем бое, и они оба об этом знали.

— Я что-нибудь придумаю.

Она кивнула и, выдавив из себя слабую улыбку, мрачно взглянула на его губы. Он быстро понял, что означало это выражение лица: неуверенность, неопределенность, сомнение.

— Гри, я справлюсь. Ради тебя, ради нас. Я с этим разберусь.

— Я знаю, что справишься, — ответила она, но ему показалось, что он ее не убедил.

— Ты должна мне верить.

— У меня это плохо получается, — сказала она, слегка выгнув спину, от чего ее груди прижались к его грудной клетке, отвлекая его внимание. Он знал, что именно этого она и добивалась.

— Ну, так поработай над этим, — посоветовал он, неспешно вращая бедрами, а затем отвел их назад, чтобы его член оказался именно там, где ей хотелось.

— Хорошо, — произнесла она, облизав губы, от нетерпения ее зрачки расширились, и глаза стали почти черными.

Он медленно скользнул в нее, пристально глядя ей в глаза, наблюдая за тем, как они сначала распахнулись, сузились, а затем дрогнули и закрылись, ее голова уперлась в подушку, а рот приоткрылся, жадно ловя губами воздух. Он тоже это чувствовал — всё это: влажное тепло, говорящее о том, что она готова, едва уловимую неровность стискивающих его стенок ее внутренней плоти, чудо единения их тел, чувство покоя от максимально возможной близости, возбуждение от того, что безраздельно владеет ею, и ей это нравится.