РАСПИСАНИЕ кораблей, флагманов, капитанов и служителей, отправившихся с эскадрой в Архипелаг 1798 года августа 12-го

Адмирал, следуя в точности данному ему Высочайшему повелению не входить в Константинопольский пролив, не связавшись предварительно с посланником, нашим тайным советником B. C. Томарой, отправил 13-го августа к этому министру лейтенанта Тизенгаузена на авизе «Панагия». В одно время посланы были к Государю Императору донесения о выходе эскадры в повеленный путь. В 12 часов пополудни при умеренном Ю.-В. [Юго-Восточном] ветре, по выходе из рейда фрегата «Счастливый» и судна «Красноселье», снялись мы с якорей и пошли к Румельским берегам, прямо на мыс Эмине. Адмирал вел эскадру тремя колоннами, и она в этом порядке сохраняла во всех случаях свои места.

15-го числа усилился ветер, называемый рифмарсельный, от Ю. Ю. 3. [Юго-юго-запада] и развел великое волнение. Некоторые суда от сильной боковой качки начали терпеть повреждение. На авизе «Св. Ирина» оказалась сильная течь и, за невозможностью продолжать путь или починиться на воде, ему дано было позволение возвратиться в Ахтиар [16] , и приказано, по исправлении, немедленно следовать за эскадрой в Константинополь.

На другой день Тарханов мыс находился от нас в 43 итальянских милях; ветер становился все крепче. В полдень на корабле «Павел» изорвало фок, а на других судах марсели; почему дан был сигнал от адмирала стать в соединение на якоре.

17-го числа ветер сделался умеренный и тогда начали доносить главнокомандующему о повреждениях, которые причинила эта буря целому флоту. На корабле «Троица» поврежден руль, на «Марии Магдалине» и на прочих судах оказались течь и многие другие недостатки.

В сем положении Ушаков созвал военный совет и назначил общий осмотр кораблей. После оного донесено было начальнику, что некоторые корабли могут починиться на воде; но корабль «Троица», оказавшись вовсе ненадежным к столь дальнему походу, отпущен немедленно вслед за авизом «Ирина» в Севастополь. Ему предписано было возвратиться обратно к флоту, как скоро он исправлен будет.

18-го августа при тихой погоде починены были оказавшиеся повреждения на флоте. Адмирал послал между тем донесение о сем происшествии к Государю Императору, в Адмиралтейств-коллегию и в контору главного начальника Черноморских флотов; и того же числа при северо-восточном брамсельном ветре велел сняться с якоря и пошел к Румельским берегам, держа к 3. Ю. Западу [Западо-юго-западу].

22-го числа, на рассвете, увидели с салинга берег. Это был мыс Эмине, от коего к юго-западу виден был Сизеболи; а к юго-востоку мыс Центавр. В числительном и пеленгованном румбах оказалась великая разность, а именно в 52 милях. Эта разность произошла от неизвестного течения моря, которое около этих берегов, где впадает в него множество рек, бывает весьма сильно. В полдень находилась эскадра наша в широте северной 42°2'. Устье Константинопольского пролива отстояло от нас Ю. В. [Юго-Восточнее] 13°30' в 61 1/2 миле. Подходя в вид пролива, плаватели наши лавировали с эскадрой около него, в ожидании ответа на бумаги, посланные к министру Томаре с капитан-лейтенантом Тизенгаузеном.

24-го августа судно «Панагия» возвратилось ко флоту и принесло известие, что в Константинополе с нетерпением ожидают прибытия нашей эскадры. С Тизенгаузеном был чиновник российской миссии для объявления, что при входе в пролив должно остановиться на якоре и пушечными выстрелами отдать честь крепостям, защищающим оный и что таким же образом будет ответствовано нам. Наступившее утро открыло плавателям берега Анатолии. Русские стояли в виду того неприступного пролива, в который никогда еще военные их суда не были впускаемы по доброй воле. Прошли прежние годы, не те были уже времена! – Не гром пушек нас встречал, но восклицания безчисленного народа, наполнявшего оба берега. Враги наши сделались ныне друзьями и ожидали нас с радостью. По странному политическому перевороту, турки являлись союзниками непримиримого и собственного своего гонителя, великого магистра Мальтийского. [17]

Тот же Ушаков, коего имя одно наводило страх на турок в царствование Екатерины II, ныне теми же турками приветствован как союзник и избавитель; но какой славы чужды русские вожди!»

[2]

24 августа Ушаков со своей эскадрой вошел в пролив, а 25 августа утром русская эскадра расположилась перед Буюк-дере. На следующий день султан прислал к Ушакову драгомана адмиралтейства с разными «многими учтивостями» и с бриллиантовой табакеркой. А 28 августа состоялась первая конференция Ушакова с представителями Порты.

[3]

Едва плаватели наши опустили паруса, как прибыл на корабль Ушакова посланник Томара. Тут имели они долговременный разговор между собой.

После него в скором времени явился придворный чиновник (Кехая) от великого визиря с поздравлением о счастливом прибытии в Константинополь российского флота. Он поднес адмиралу в знак благоприятства, по азиатскому обыкновению, множество всякого рода цветов и плодов и свежих припасов для эскадры.

В тот же день под вечер сам Султан прибыл инкогнито на шестивесельной шлюпке. Он объехал эскадру российскую и осматривал снаружи все суда с большим любопытством. Ему особенно понравилась конструкция корабля «Св. Павел», с которого чертеж был немедленно доставлен Его Султанскому Величеству посредством российского министра.

26-го августа в 8 часов пополудни прибыл в Буюк-дере в дом российского посольства великий драгоман Оттоманской порты князь Ипсилантий [18] , который поднес адмиралу Ушакову именем Султана табакерку, осыпанную бриллиантами, за скорый приход его с флотом. Он вручил ему также повеление Порты в рассуждение свободного прохода судов наших через пролив из Черного в Белое море и обратно.

По утру вытащены были на берег рули корабля «Павел» и фрегата «Николай», которые оказались неблагонадежными; почему и сообщено турецкому лиман-рейзу (капитану над портом) о сделании новых. Тотчас были присланы из Терсаны (адмиралтейства их) мастеровые люди, которые принялись поспешно за эту работу.