– Вер, да кто там уже?
– уточняет Казанский, десятью минутами ранее устроившийся в гостиной, чтобы поработать в тишине.

Из комнаты младшей дочери высовывается любопытная мордашка Нади, которая, увидев, что пришла всего лишь старшая сестра, разочарованно вздыхает.

– Это Люба, - отвечаю сразу всем и никому в отдельности. И добавляю чуть тише: > И она не выйдет замуж за Аркашу.

Всё объясняется через пять минут сбивчивого рассказа дочери, и я выдыхаю с облегчением, едва не смеясь. Мы сидим в кухне, куда пришла даже Надя, хотя, сейчас она была в возрасте, когда её гораздо больше интересовали собственная жизнь, музыка и общение в сети с друзьями, чем то, что происходило в семье. Особенно, если речь шла о замужестве старшей сестры, с которым, вроде как, всё было решено ещё полгода назад.

– Он не сказал мне, понимаешь! Не сказал, что собирается уезжать, и что я вроде как планирую ехать с ним! Нет, ты можешь представить, папа? Я планировала ехать с ним - в его фантазиях! То есть, мне об этом говорить вроде как и необязательно.

– Люб, успокойся.

Я подлила дочери чаю, который она снова выпила залпом. Наверное, стоило добавить в него порцию- другую корвалолу.

– Как я могу успокоиться? За меня всё решили! И он даже не рассматривает возможности остаться.

– Работа есть работа. Ты же не сможешь быть здесь, пока он в Архангельске.

– Правильно. Поэтому нужно мне лгать.

– Не нужно. Он поступил нехорошо. Но лишь потому, что боится тебя потерять. Это же очевидно.

Люба прикрыла глаза и покачала головой, будто ей только что сообщили самую неразумную вещь на свете, а ей пришлось проявить весь возможный такт, чтобы сделать вид, что она её не заметила.

– Пап... ну ты хоть меня понимаешь?
– воззвала она к Казанскому, стоящему возле стола, на который он опирался бедром, сложив руки на груди.

– Понимаю. Но не пойму, если ты откажешься из-за этого от свадьбы.

Наступает моя очередь удивлённо вскинуть брови. Видимо, я не особо хорошо изучила своего мужа за прожитые несколько лет бок о бок, раз его фраза вызывает у меня неподдельное изумление. Думала, он в пляс пустится, когда узнает, что Люба решила отменить свадьбу.

С каким трудом удалось уговорить его отпустить двадцатидвухлетнюю дочь жить вместе с её женихом пару лет назад - лучше даже не вспоминать. И вот теперь всё так кардинально изменилось, что Алексей практически собственными руками отправляет Любу в другой город. Пожалуй, чай с корвалолом нужен ещё и мне.

– Ты сейчас серьёзно?

– Абсолютно.

– Но я буду жить далеко от вас. Очень-очень далеко.

– А что, интернет и самолёты отменили?

– Нет, но...

– Без «но». Я не вижу ничего страшного в том, чтобы отправиться со своим мужем в другой город. Хоть мужа у меня никогда и не было и надеюсь, не будет.

– Он меня обманул.

– Он знал, как ты отреагируешь. И просто схитрил.

Люба поджимает губы, смотрит на Алексея так, будто подозревает, что он желает от неё избавиться. Прищуривается, почти как он, когда хочет показать, что именно думает о поступках окружающих. Надя наблюдает за этим с таким интересом, слово перед ней только что развернулась интереснейшая история, облачённая в черты реальности. А я не знаю, плакать мне или смеяться.

– Я уже сказала ему, что не выйду за него замуж, - наконец выдыхает Люба, пыл которой разом утихает.

Вижу, что вместо решительной молодой женщины передо мной снова сидит моя маленькая дочка, которая столкнулась с тем, что кажется ей тупиком. Наверное, так будет всегда, сколько бы лет ни было Любе или Наде. Они всегда будут оставаться для меня моими девочками, к которым я приходила рассказывать на ночь сказки. Боже... как же летит время. И мы совсем не умеем его ценить. Когда дети плачут или с ними нет покоя, нам хочется, чтобы они поскорее выросли. А после... после перебираем эти минуты, как самые большие драгоценности. Наши дети уже не принадлежат нам настолько, когда вырастают. Нельзя просто зайти к ним в детскую, крепко обнять, вдохнуть неповторимый аромат, присущий только им. Они всё чаще возвращаются домой за полночь, а после и вовсе заявляют, что будут жить отдельно. И только в их продолжении можно снова почувствовать себя так, будто вернулся назад. Вот только сами они маленькими не станут больше никогда.

– Это ты зря, Люб. Папа спит и видит, как скоро начнёт нянчить внуков.

Вздыхаю, сдерживая улыбку. Перевожу взгляд на мужа - он хмурится, будто в этот самый момент изобретает какой-то план по возвращению дочери обратно жениху. Впрочем, не удивлюсь, если так оно и есть.

– То есть, вы совсем не против того, чтобы я уехала в Архангельск?

– Мы против того, чтобы ты была несчастной. А с Аркашей ты будешь счастливой или с кем-то другим, в Архангельске или Питере - неважно. И кстати, ты именно поэтому отказалась? Из-за нас?

– Я вот скучать совсем не буду, - поспешно заявляет Надя.
– И если вернёшься - живи в гостиной. В нашу комнату я тебя больше не пущу.

– Вот уж спасибо!

Мы снова замолкаем. Казанский так и смотрит на Любу, Надя, очевидно, теряя интерес к происходящему, начинает готовить себе чай, а я не понимаю, что делать. Звонить Аркадию? Узнавать у него, что он думает обо всём случившемся? Поговорить с ним о дочери, ведь мы знаем её лучше и можем попытаться объяснить причины, по которым она оставила его практически накануне дня, когда они должны были идти под венец.