Усмехнувшись, Казанский отбросил одеяло и крикнул в сторону кухни:

– Можешь готовить в полную силу. Я в душ.

В ванной тоже пахло Верой - нотки грейпфрута и ванили. Казалось, он способен узнать этот аромат из миллионов других. Здесь всё было точно таким же, как и вся нынешняя жизнь Алексея - радовали даже их две зубные щётки, стоящие в одном стакане. Две, мать их, зубные щётки!

Растерев тело полотенцем, Казанский обмотал его вокруг бёдер, и собрался уже выйти из ванной, когда его взгляд наткнулся на тонкую полоску, лежащую на стиральной машинке. Сердце пропустило несколько ударов, когда он безошибочно узнал в этой полоске тест на определение беременности. Нет... Это не должно быть правдой. Он просто не перенесёт ещё раз пройти то, что уже пережил. Даже если всё будет хорошо - страх, который уже родился внутри, будет поглощать его, вбирать в губительный кокон, пока не затмит собой все другие эмоции. Разъест его душу, и вместо того, чтобы радоваться своему ребёнку, Алексей будет бояться - каждую грёбаную секунду.

Выдохнув, Казанский взял тест и, досчитав до трёх, перевернул его, чтобы убедиться в своих подозрениях. Две полоски. Что и требовалось доказать.

Он вышел из ванной минуты через три, показавшиеся ему вечностью. Просто пересёк прихожую, открыл входную дверь, услышал позади себя выдох: «Лёша...». И прошёл к общему балкону, игнорируя тот факт, что в одном полотенце было холодно.

Он сказал Вере, что не хочет детей, и действительно в тот момент не просто не желал никогда больше даже шанса судьбе давать забрать у него самое дорогое, но и помыслить не мог, что судьба распорядится иначе. Что у него снова будет ребёнок, пусть пока он не может взять его на руки, вдохнуть родной запах. Он уже существует, и это тоже счастье.

Развернувшись, Казанский быстрым шагом направился в сторону квартиры. Тот кислород, что он жадно вдыхал, стоя на балконе, не мог насытить его так же, как воздух, которым он дышал с Верой.

Она сидела на стуле, такая растерянная и маленькая, что Алексей мысленно обругал себя на всех возможных языках за свою реакцию. На плите что-то подгорало, и он быстро выключил конфорку, переставил кастрюльку, обжигая пальцы. Подошёл к Вере, устроился возле неё на полу и прижался лбом к её животу. Хотелось... разрыдаться. Он не позволил себе этого, когда умерла Лина, загнав боль так глубоко внутрь, что она распирала лёгкие, сердце, билась в горле, не давая чувствовать себя живым. И вот теперь вырвалась с первой беззвучной судорогой, прошедшей по его телу, будто он в агонии бился.

– Вер...

– Хорошо ведь всё будет?

И в голосе её тоже столько растерянности послышалось, что пришлось сжать челюсти, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Он поднял голову и посмотрел в её глаза. Кивнул просто, зная, что она поймёт всё. Но всё же заверил:

– Всё уже хорошо. Пока ты рядом, всё хорошо.

– А ты?

– А я тебя люблю.

Он так давно никому не говорил этих слов... Да и когда говорил, не вкладывал в них и сотой доли того, что вкладывал и чувствовал сейчас. Но сейчас произносить «я тебя люблю» было легко и просто, как дышать.

– И я тебя люблю, очень.

Вера прижала его к себе, даря ощущение, что теперь он останется на плаву, даже если небеса рухнут. Впрочем, он всегда испытывал рядом с ней именно это чувство - наверное, с того самого момента, как впервые уселся на край её стола и получил нагоняй.

Алексей улыбнулся, делая глубокий вдох. По нутру разлилось облегчение, а в лёгкие щедрыми порциями поступал кислород. Его общий - с Верой. И пусть так будет всегда.

И так будет.

Всегда.

Всё всегда в наших руках.

Эту простую истину я усвоила не сразу. Помню, когда впервые почувствовала уверенность в себе. Рождённая из слишком большого разочарования, подкреплённая почти что спортивной злостью от нескольких неудач, эта уверенность впоследствии расцвела, и я питалась теми силами, которые она мне давала.

Я смогла не только «слепить» себя физически, но и создала своё настоящее. Своими руками, но не без помощи тех, кто был рядом и так и продолжает составлять каждый мой новый день.

И всё же сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что внешний вид-далеко не главное. Да, люди частенько встречают по одёжке, но если для них так и остаётся главным эта самая «одёжка», значит, вам просто не по пути. Это совсем не значит, что эти люди плохие, или с вами что-то не так. Просто вы из разных вселенных... И это совершенно нормально.

Отложив свой последний дневник, я улыбнулась, закрыла окно, из которого стало ощутимо тянуть вечерней прохладой, и бросила взгляд на часы. Вечер скоро перейдёт в ночь, а это значит, Любу пора укладывать спать, иначе Алексей будет негодовать.

Всё, что касалось нашей дочери, всегда происходило под его строгим неусыпным контролем. Хотя, конечно, так считал только Казанский, я же видела - дочь способна свить из него верёвки, и если вдруг ей что-то будет не по нраву, она найдёт способ донести до папы, что и ему нужно передумать по этому поводу.

Поднявшись из-за стола, я помассировала поясницу, морщась от едва приметной боли и мысленно поставив себе галочку перестать налегать на сладкое и выпечку, на которые меня тянуло с самых первых дней второй беременности. Эта тяга уже отразилась на фигуре, а ведь шёл всего лишь шестой месяц, как мы с Казанским узнали, что снова станем родителями. Нет, я совсем не беспокоилась из-за того, что после родов придётся снова сбрасывать вес, но моя поясница была категорически против каждого набранного килограмма. Второе УЗИ уже показало, что у нас будет девочка, что Алексей воспринял так, будто на его улицу снова пришёл праздник. Всячески стараясь угодить мне во всём, он порой доводил происходящее до абсурда, и мне пришлось заявить ему, что беременность не равно болезнь, и если он будет и дальше так продолжать, нам придётся видеться до родов по минимуму. Конечно, я пошутила, но Казанский воспринял всё более чем серьёзно, и, немного подувшись для порядка, перестал усердствовать в своей опеке.