Но… с этим мужчиной нужно думать немного дальше, потому что он так и думает, всегда глядя вперёд. Поскольку он знал, что если сказать мне надеть платье, это заставит меня выбрать что-то другое — и он также знал, что я прекрасно осознаю, как работает его манипулирующий мозг — он знал, что в итоге я решу надеть проклятое платье просто чтобы доказать, что он мной не манипулирует. Итак, он в любом случае оденет меня в платье.

Это совершенное безнадёжное мероприятие. Как мне победить? Надеть платье или нет?

Теперь я совершенно точно и полностью понимаю, почему Та Женщина отправилась на сражение с Шерлоком голой.

Единственный способ, как я могу выиграть — это не быть там в восемь часов. В это самое мгновение мой экран осветился новым сообщением от него.

«Дело не в нас. Наш город в беде. Будь там».

— Ой да пошёл ты, — прорычала я. Конечно, провоцируй моё внутреннее, крайне искажённое чувство личной ответственности.

Я засунула телефон обратно в карман, подавляя желание отключить сигнал дальнейших сообщений. Я не позволю ему заставить меня подвести мой город, не оказавшись рядом, когда кто-то напишет мне в момент нужды.

Я неслась обратно в свою квартиру, чтобы потребовать присутствия (и совета!) Шазама, когда увидела одну из них: птицу со сломанным крылом, а может, двумя.

Я вздохнула и описала круг назад, к уличному торговцу едой, озвучила заказ, перестраивая свои приоритеты и наблюдая за ней краем глаза — она съёжилась на скамейке снаружи паба, дрожащая и бледная, сильно избитая.

Я не знала её историю, мне и не нужно было. Я знала этот взгляд. Эта проблема распространялась: бесправных можно было найти едва ли не на каждом углу каждой улицы в каждом городе нашего мира.

Их истории были какой-нибудь версией следующего: их семьи/дети/любовник были убиты, когда стены пали, и они потеряли свою работу; они смотрели, как их братья/сестры/друзья/родители были соблазнены и уничтожены Видимыми или Невидимым; худшие из людей охотились на них.

С остекленевшими глазами, отупевшие, затерроризированные и превращённые в жертв, они стали добычей-магнитом.

Не всем так везло, как мне. Не у каждого была тяжёлая жизнь, так что когда ситуация принимает непростой оборот, они не знают, как двигаться дальше.

— Вот. Ешь, — я предложила женщине сэндвич, который только что купила. Она была молодой, слишком хорошенькой, чтобы оставаться незамеченной, и худенькой.

Дрожа, она подняла голову и посмотрела на меня. Её глаза остекленели от шока, кожа от страха побелела как снег. Она не двинулась в сторону еды, завёрнутой в вощёную бумагу, и она не возьмёт её в ближайшее время, я могу сама наброситься на еду. Это одно из моих любимых блюд — горячая свежепойманная рыба в панировке и соус тартар, очаровательно устроившиеся в кунжутной булочке с хрустящим картофелем, который сочился салом.

— Я Дэни, — сказала я, присаживаясь на дальний край скамейки и оставляя между нами большой участок, чтобы она не чувствовала себя загнанной в угол. — Я помогаю тем, кто в этом нуждается. Возьми сэндвич и съешь его. Я ничего от тебя не хочу. Но если ты останешься тут, какой-нибудь ублюдок навредит тебе ещё сильнее, чем тебе навредили сейчас. Ты понимаешь?

Она вздрогнула. Кто-то её избил. Недавно. Её нижняя губа лопнула, один глаз заплыл от свежего удара. Я знаю синяки, её глаз и половина щеки почернеют ещё до захода солнца. Она знала, что уязвима, но случившееся сделало её надломленной, неспособной принимать решения. Она находилась здесь, потому что ей некуда было идти, некому было о ней позаботиться, пока она восстанавливала — или впервые обретала — силу бороться. Тут в дело вступаю я.

— Серьёзно. Ты почувствуешь себя лучше после того, как поешь. Вот газировка. Выпей её. Сахар все делает чуточку лучше, — я осторожно поставила баночку в пространство между нами.

Мгновение спустя она выхватила сэндвич из моей руки и взяла газировку. Когда она принялась возиться, пытаясь открыть баночку, я потянулась, чтобы помочь, и она опять вздрогнула.

— Полегче, я только собираюсь открыть банку, — сказала я. Тыльные стороны её ладоней были содраны почти до мяса, окровавленные ногти сломаны под основание.

Она откусила первый кусок от сэндвича с видимым отвращением, машинально прожевала, с трудом проглотила. Второй пошёл таким же путём.

Затем я увидела то, что всегда надеюсь увидеть, но не всегда получаю: она ненасытно набросилась на еду, отрывая большие куски, запихивая их в рот, забрасывая картошку следом, размазывая соус тартар и масло по подбородку. Её тело было голодно, и вопреки её травме, хотело жить. Теперь мне остаётся лишь привести её разум в гармонию с этим.

Закончив, она обмякла на деревянных плашках скамейки, вытирая лицо испачканным поношенным рукавом.