Дети, кроме меня, в Бурдуковке (как ее звали местные) были только летом, ибо в деревне не было школы, и их отправляли учиться в село Татаурово, расположенное на другой стороне делившей Забайкалье реки Селенги. Впрочем учились там лет до 14, а пить начинали еще раньше. Детьми этих зверят было назвать сложно, ибо они росли в атмосфере грубости и садизма, где пьяная мать кнутом по лицу охаживала своего отпрыска, извергая при этом весь арсенал русского мата. Еще больше эти "дети" тупели от конопли, которая в обилии росла в тех местах. После такого воспитания, "дети" воровали с огородов Козловских и Яковлева, не гнушаясь украсть даже незрелую картошку.

Врожденная звериная жестокость русских детей поражает: они кидали живых щенков и котят в горную речку, затем бросая в несчастных животных камни, пока те не умирали. В этом участвовали даже девочки лет шести. В устье реки иногда скапливалось по нескольку трупов домашних животных. Деревенские дети разоряли гнезда сорок, придавая птенцов изощренным пыткам. Но еще страшней было в лесу, где на многих деревьях болтались повешенные за лапы взрослые собаки и кошки, их вешали живыми и они умирали на протяжении длительного времени в страшных муках, испуская затем зловонный смрад, который впрочем не останавливал местных от сбора березового сока с соседних деревьев. Порой такое убийство собак оправдывалось русскими тем, что собака меленькая или недостаточно злая, следовательно непригодная для охранных целей. Много позже, общаясь с русскими в Интернет, я узнал что это обычная для России практика.

Мои отношения с деревенскими детьми были, мягко говоря, натянуты, ибо если поначалу они воровали у меня игрушки и задавали издевочные вопросы (вроде спит ли моя бабушка в трусах), то, когда я рассказал всем о воровской деятельности местных детей, в меня с их стороны стали лететь камни, пара из которых попали мне в голову, оставив шрам над бровью. Затем они меня столкнули и пытались утопить речке Унолейке, притом один из мальчиков хотел заставить меня сосать у него, руководствуясь, как я сейчас думаю, тюремной культурой, усвояемой русскими детьми от сидевших родственников.

Посему друзей среди детей у меня не было, о чем я особенно и не сожалею.

Иногда бабушка брала меня в город, где надо было стоять в магазинных очередях или за взятку покупать с заднего хода, что бабушка обычно делала для покупки старого просроченного хлеба на корм свиньям. Советские магазины же были скорее способом укзать рабам их место.

Типичный магазин в СССР состоял из 6 отделов: овощи/фрукты, хлеб, кулинария/сахар/конфеты, крупы/макароны, вино/водка, мясо/рыба/консервы. Также в магазине были кассы и работали они хитро: первая касса обслуживает только 1, 3 и 5 отдел, другая 2, 4 и 6. Очереди у касс всегда были больше очередей в отделах, а ошибшихся кассой грубо отшивали под насмешки других покупателей. Сам процесс покупки был такой: отстояв очередь в нужный отдел, говоришь продавщице (жирной совковой бабе-хабалке): "Взвесьте мне 200 гр говядины!", Продавец отрезает ножом от несвеже выглядящего куска и кладет на старые скрипучие весы "Тюмень" (подкрученные чтобы набавлять грамм 10), взвешивает, обертывает бумагой, на которой пишет вес и откладывает в сторону. Потом рассчитывает стоимость товара на счетах и сует тебе бумажку: номер отдела, сколько грамм, цена, подпись продавца. Отстояв очередь в нужную кассу, ты суешь эту бумажку кассиру, она выбивает чек и забирает бумажку. Однако часто возникала проблема дефицита мелочи, ибо кассир свою мелочь свято оберегала, вынуждая рассчитываться без сдачи.

Далее надо было отстоять очередь на получение товара, параллельную очереди на взвешивание, притом продавец выдавал товар в промежутках между взвешиваниями. Приходилось буквально умолять продавца принести твой тухлый кусок говядины. После чего твой чек торжественно накалывался на специальное шило торчащее из деревянной подставки. Потом этот же процесс нужно было пройти в других отделах, проведя в магазине часа 3. Добавлю, что все товары упаковывались серой бумагой самого низкого качества с вкраплениями из черных точек неизвестного происхождения, часто такая обертка намертво липла к мясу, которое так повезло достать; для жидких продуктов, вроде сметаны, надо было приносить свою тару. Кстати вернуть купленный товар было невозможно, ведь даже чек у тебя изымался при получении товара. Так же в магазинах стоял тошнотворный смрад - смесь запаха гнилых овощей, плесени, тухлых рыбы и мяса. Летом в магазине было невыносимо душно. Покупатели считали такой сервис нормальным и практически не жаловались, а просившие заведующего или жалобную книгу все-равно ничего не добивались.

Вспоминаются советские холодильники-витрины с облупленной краской, которые постоянно ломались. Под ними всегда была вода вперемешку с кровью от мяса, мухи и накиданные под днищем уборщицей тряпки. В хлебном отделе висели на веревочках вилки, чтобы щупать вчерашний и позавчерашний хлеб и выбрать наименее черствый. В овощном отделе был элеватор для картошки. Картофель загружался грузчиками вперемешку с грязью где-то в недрах магазина, поступал на ленту элеватора, там же взвешивался каким-то способом, затем продавец оттягивал рычаг и подгнивший картофель с грохотом и пылью поступал в дырку в витрине с трубой похожей на совковую лопату и отсыпался покупателю в подставленную сумку или авоську (разумеется отказаться от гнилых картофелин невозможно). Из-за этой земляной пыли овощной отдел был самый грязный в магазине, и уборщица, постоянно околачивалась возле него, лениво убирая грязь веником.

Мимолетом меня отдавали в детсад, запомнившийся тоталитарными порядками: воспитатели заставляли спать днем, даже если не хотелось, а после сна сажали на лавку и заставляли сидеть в течении долгого времени, карая чуланом, если кто-то из детей вздумывал играть. Нужду аналогично заставляли справлять в отведенное время, притом коллективно - всем детям в одной комнате. Как самый дикий ребенок, я пытался бежать из детсада, но заблудился и был пойман на одном из этажей, на кухне. В наказание получил тумаков, был обматерен и закрыт в подсобке без света, вместе с ведрами и швабрами. Однако в садик меня после этого больше не водили: администрация убедила бабушку, что такие неусидчивые дети им ненужны. Позже эта характеристика стала одним из мотивов упечь меня на лечение в психушку. Неудавшийся побег из детсада был ранней подсознательной попыткой бежать из России. Дед, Москалев, злился, что он хлопотать, дабы меня приняли в садик, а я непойми что учудил. Возможно дед боялся, что из армии я тоже убегу, не став мужиком.

В 1992 году, по достижению 7 лет, мать, которую я до этого практически не видел, забрала меня у бабушки с дедушкой для учебы в школе, в подмосковном городе Серпухове - по праву считающемуся городом-гопником, оплоте пролетариата с заводов Ратеп, Металлист и Серпуховского Мясокомбината, который в ветреную погоду смердел тухлым мясом и фекалиями. Папа тогда на несколько месяцев улетел в США, давать какие-то презентации, а мать уезжала утром в Москву, возвращаясь поздно вечером.