Кадану, сидевшему спереди, казалось, что он тонет в окружившем его, исходящем от Льефа тепле. В мягком мехе его куртки и твердой уверенности державших поводья рук.

Он снова задремал и большую часть пути провел так, в полусне. Еще дважды они останавливались на ночной привал, а на третий день добрались до королевского двора.

— Льеф, — Сигрун стала первой, кто увидел их и узнал, потому что изба ее стояла на самом краю.

Она хотела было обнять северянина, но замерла, с удивлением глядя на закутанного в волчий плащ раба. Не укрылись от взгляда ее и волосы, подобно волосам благородных мужей сбегавшие по плечам.

— Я вижу, что заклятие не прошло, — спокойно сказала она.

— Что с того? — Льеф только крепче прижал Кадана к себе.

— Ничего, — Сигрун пожала плечами и чуть отступила назад.

— Как у вас здесь дела? Какие-то новости есть?

— Дочь кузнеца, говорят, от Феагунда, сына Эрика, понесла. Да только отец не станет сына признавать. Эрл из Ларвика прислал своих людей — говорили с конунгом, чтобы торговать у нас шерсть. Да еще Иблан на зимнем пиру встал да и дал обет, что походом до самой земли султанов дойдет. Все бегают, собирают корабли… Спорят, одумается или нет. А ты езжай к Руну, он тебя ждет.

— Сначала Эрику покажусь. Пусть знает, что я уже здесь.

Сигрун не стала спорить. Они распрощались и разошлись. Льеф пустил коня в рысь, но чувство покоя, всю дорогу сопровождавшее Кадана, теперь развеялось. Да и тело Льефа напряглось за его спиной.

В доме Эрика — похожем на тот, что принадлежал Хальроду, но только превышавшем его в размерах в несколько раз — каждый из сыновей имел собственную спальню, в которой стояла довольно широкая, укрытая пологом и застеленная пуховой периной кровать. И хотя Льеф не был одним из сыновей и должен был спать в пристройке, предназначенной для его корабельной дружины, конунг с почетом принял пасынка и приказал тотчас же приготовить для него покой.

— Что нового, мой господин? — спросил Льеф. — Слышал я, Иблан собрался в страну султанов войной? Как бы не натворил он дел, с кем тогда будем торговать?

Конунг поморщился.

— Пусть плывет, — сказал он, — он бы еще в Винланд корабль снарядил. Дураков закон не берет. А я вот, Льеф, хотел поговорить с тобой.

Он поманил Льефа к себе, и тот подошел.

— Нужно бы к горцам Британским снарядить поход. Эрлы Ларвика хотят покупать у нас шерсть. А столько шерсти, чтоб с ними торговать… нет. Я пообещал им, что осенью мы привезем шерсть в Ларвик, но нужно ее достать, а у скоттов этого добра полно.

— Дело верное. Рун легко соберет людей.

Эрик прицокнул языком.

— Рун… Рун, конечно, людей соберет. Но ты проследи, чтобы корабли снарядили хорошо. И чтобы Рун не перепутал запад и восток, когда поплывет. Доверяю это тебе.

В следующую секунду глаза Эрика остановились на Кадане.

Галл, стоявший у Льефа за спиной, поймал его пристальный взгляд. Ему стало неуютно, и он инстинктивным жестом провел по волосам рукой, но от этого получилось только хуже: в глазах Эрика блеснул неприятный огонек.

— Я вижу, обручье, что я подарил тебе, ты отдал своему рабу.

Льеф замешкался на секунду, вопрос застал его врасплох.

— Он спас мне жизнь, — нашелся наконец он, — зимой я провалился под лед. А он вытащил меня.

— Ты рыбачил вместе с рабом?

— Он собирал рыбу в корзины.

— А зачем твоему треллю волосы как у жены?

— Разве я не вправе иметь раба, который будет радовать мой глаз?

— Ну… хорошо, — нехотя согласился конунг, но Кадан отлично видел, что он не поверил ни слову, — Рун вечером зайдет к тебе. Он всю зиму о тебе вспоминал.

Льеф кивнул.

— Буду рад увидеться с ним. Я тоже по нему скучал.

Они покинули палату, в которой конунг проводил прием, и едва остались вдвоем, Кадан потянул Льефа за плащ. Тот обернулся и непонимающе посмотрел на него.

— Льеф, пожалуйста, тебе лучше это забрать, — Кадан протянул ему браслет.

— Хочешь сказать, что не принимаешь мой дар? — в голосе Льефа прозвенел непривычный металл.

— Я… — Кадан запнулся, начиная понимать, что попал в ножницы чужой культуры, которую пока не понимал до конца. Как конунга оскорбило то, что Льеф отдал кому-то его дар, так и Льеф явно собирался сейчас оскорбиться на него. — Льеф, я ценю честь, которую ты мне оказал, — медленно, тщательно подбирая слова произнес Кадан, — но я уважаю твоего вождя. Этот дар и его судьба предназначены тебе.

— А я предназначил их тебе, — Льеф взял Кадана за руку и без особых церемоний защелкнул у него на запястье браслет. — Может, ты захочешь вернуть и плащ?

Кадан инстинктивно опустил ладонь на пушистую шкуру, которая напоминала ему о Льефе ночью и днем в течение всей этой долгой зимы.

— Нет, — он поник, — но то, как ты относишься ко мне, принесет тебе много бед.

— Я свободный человек. Мои чувства не касаются никого.

Кадан склонил голову набок и с легкой насмешкой посмотрел на Льефа. Он, как и Льеф, вырос при дворе — потому что шатер его отца тоже был своего рода двором — и его удивляло, что Льеф не понимает таких простых вещей.