Себя терзаю вечной мукой,

Не покидающей на миг:

Закономерность или случай?

Ушёл он слишком молодым.

Свадьбу Дениса и Меланьи, конечно, отложили. На год. Пока я не приду в норму. И… это ненавистное слово– траур не закончится.

Всю свою боль выливала в стихи. Писала много. Очень. Начала писала письма Мите, и приносила их ему каждую неделю. Цветы, мои письма, мои открытки, свечи.

Как спасательный круг из мира реальности, для меня была одна-единственная зацепка – младший сын. Как могу его оставить одного на этой Земле? Да, он уже взрослый. Но для любящей мамы её дитя – это всегда дитя: и в 10, и в 17, и в 25…

Наверное, со мной было трудно и не очень понятно моё поведение даже моему младшему сыну.

Я просыпаюсь с мыслью, что нет уже тебя…

Но также солнце светит и кружится земля.

Я к этой мысли дикой привыкнуть не смогу.

И разрываю сердце, себя не берегу.

Но есть ещё на свете кровиночка, мой сын.

Любимый, неединственный…

Теперь совсем один.

*

Я не верю. Не верю в потерю.

И поверить смогу ли едва.

Солнце светит иль дождик …за дверью.

Мне её не открыть: я – жива.

Есть мой младший и тоже любимый.

И теперь вся забота о нём.

Я хочу, чтобы он был счастливым

Звёздной ночью и пасмурным днём.

Разделили мне сердце на части,

Пополам раздвоили меня.

И уже не в моей это власти

Всё вернуть. Это, просто, нельзя.

Не помню, объясняла ли я своему младшему, как мне сейчас невыносимо жить каждый день. Как страшно ждать ночи и утыкаться потом в книгу, не понимая смысла там написанного, только для того, чтобы не возвращаться всеми своим мыслями обратно в нашу жизнь и осознавать, разрывая сердце, что ничего нельзя вернуть…Ничего и никогда. Но в своих стихах я говорила с ним… С моим младшим и любимым сыном.

Мой сын, хочу тебе сказать

Что дважды два не будет пять

Проклятый круг не разорвать,

А, значит, с болью жить опять.

Меня прости, мой младший сын.

Ты не единственный. Один.

Ты, мной по – прежнему, любим,

Мой кареглазый не блондин.

Мои сыновья и я – это было одно целое и неделимое. Я их отлично чувствовала всегда, как и они меня. Иногда мы с Дениской оба видели в парнишках нашего Димку, причём одновременно: то куртка такая же, то походка очень похожая, то разворот головы… И наша Шурка, наш преданный черныш, кидалась к молодому человеку и заглядывала в лицо, тоже искала Димку, если видела в нём похожего. Приходилось извиняться за её собачью беспардонность. На редкость, все относились с пониманием. Не кричали, не злобились. Вероятно, видели мои глаза, которые всегда полнились слезами, едва произносила имя старшего сына. Спасибо тем, кто был так терпелив к чужой маме в её горе.

Ты сбил себя на самом взлёте,

А я корю себя, корю.

Везунчик – мальчик, где ты? Что ты?

Тебя по-прежнему люблю.

Я вспоминаю всё, что было:

Твой первый шаг и первый смех…

А сердце в инее застыло:

Ты был со мной, теперь вот нет.

Твои глаза – девчонок зависть.

И руки сильные твои.

Но ничего мне не исправить.

И не вернуть. Не изменить.

*

Ты так нелепо, мой родной, ушёл.

И я не знаю, как мне с этим быть?

Ты смерть свою случайную нашёл.

Мне с этой болью весь остаток жить.

Не сберегла, ведь ты уже большой.

Сам выбрал путь. Считал себя счастливым.

А обернулось всё, лишь горем и бедой.

И жизни нет во мне. Пустынно и постыло.

Моя нить с Димкой крепко держала меня. И никто мне был не указ. Только – только всё случилось! И никакие уговоры… Надо «отпустить… Как «отпустить», если я не могу осознать, что сына нет на Земле?

Не пережить! Не передать!

Как можно чувствовать потерю…

И это может только мать.