Вот сына – нет. А я НЕ ВЕРЮ!

Наша Шурка была со мной. Она крепко запомнила дорогу к сыну. Всегда ходила и хожу к нему пешком. Это около 1,5 часов пути: город, лес. Мимо того памятника молодому человеку…Теперь одна. Или с Шуркой. Уже есть к кому… К старшему сыну. Горечь петлёй, как и раньше…

Винила себя. Очень сильно. Могла же уговорить, настоять, запретить, в конце концов. Тогда я не понимала, что не могла. Это только его судьба. Такая судьба, но только его, моего мальчика, моего старшего сына.

Прости меня, мой мальчик, тебя не сберегла.

Теперь твоё пристанище лишь мгла и тишина.

Каким ты был счастливым и солнечным каким!

Прости меня, мой милый. За всё меня прости.

Шурка вела меня сама к сыну, как только я ей говорила:

– Шурика, к Диме идём.

Дорога по кладбищу длинная. Всех уже узнавала по памятникам, если слёзы не заливали моё лицо и мою душу. Моя собака так любила старшего сына, что сама не знала, как разорваться между мной и им. У сына она ложилась мордой к его лицу и так лежала часами, пока я сидела и разговаривала с ним или … Солнце ли, хмарь ли…Что воля, что неволя. Невообразимое начиналось тогда, когда я решала-таки идти домой. Шурка будто не слышала. Как лежала, так и оставалась лежать. Даже ухом не вела. Я уходила к дороге. Не идёт. Возвращалась обратно. Не могла же собаку оставить одну.

Мы опять были с Димкой. И так могло продолжаться ещё несколько часов. Шурка подолгу не уходила от сына. У них была своя связь. Димка, когда был дома, много гулял с ней и баловал её, как мог. Я сердилась, что сын собаку расхолаживает. Шурку подарили сыновья. Решили, что мне нужен кто-то, кроме них, для заботы. Два кота не в счёт. Их надо любить и кормить. И всё. А тут: гулять по три раза в день, дрессировать и… много всего. И для охраны. Лучшая, какая есть из собак. Наш второй русский чёрный терьер – Шарлотта де Карда. По-простому, Шурка. Шарлотта – это для шарма. Карда – это богиня затворов и замков, хранительница семьи. «Карда» осталась от нашей первой собаки – Рады Карды Ричи. Своё назначение Рада выполнила на 6 по пятибалльной системе, несколько раз спасала семью от гибели, в буквальном смысле. Потому и второй оставили это переходящее имя. Для охраны семьи. Кто же знал, что это не спасёт моего сына.

Потом я снова уходила. Далеко. Шурка понимала, что не вернусь обратно, и медленно плелась за мной, постоянно оглядываясь. Я наблюдала за поведением собаки, если была в состоянии, что – либо видеть. Шурка вела себя по-разному, когда мы приходили к Димке. Могла часами лежать неподвижно. Иногда срывалась и куда– то убегала, возвращаясь через какое-то время.

Было и так: она вставала на скамью передними лапами и начинала вглядываться, но только в одну сторону, очень пристально и подолгу.

О том, чтобы к нам кто-то близко подошёл, не могло быть и речи. Издалека людей предупреждали – это наша территория. Никто не смеет сюда вторгаться.

Нашу территорию я устроила, как дизайнер. Альпийская горка в цветах и травах, с кустами и даже деревьями, где каждый сантиметр пролит моими горючими слезами и удобрен моими молитвами.

Стихи каждый день. Не могла оторваться от карандаша. Писала и писала. Откуда что шло? Не знаю. Записывала всё, что приходило мне сверху, еле успевая и хватая мысль, буквально, за последние буквы.

Леденящий ужас сковывает душу.

Начинаю я сердцем понимать,

Что мой сын уже, клятвы не нарушив,

Не придёт ко мне… Но я буду ждать.

Буду ждать всегда, зная безнадёжно,

Что с небес, увы, возвращенья нет.

А что сына нет, мне поверить сложно:

Вижу наяву глаз зелёных свет.

Волосы его пахнут разнотравьем.

Сильная ладонь гладит по плечам.

Мальчик мой родной, Лучик долгожданный,

Как мне жить теперь здесь и без тебя?

*

С болью своей не расстаться

Мне никогда – никогда.

Где-то есть солнце и небо.

Где-то луна и звезда.

Только не будет мне больше

Счастья на этой земле.

Сын мой, мой солнечный лучик,

Как-то погас в вышине.

*

Не могу принять, не хочу,

Что мой сын, так уйдя, не вернётся.

Снова я зажигаю свечу.

Вся застыла и сердце не бьётся.

Я слезами уже не давлюсь:

Просто лето и просто живу я.

Богу истово я не молюсь.