*****

Вид разъяренного, дергающего глазом худрука привел коллектив театра в состояние шока. Работа закипела как никогда прежде. Столярный цех дружно стучал молотками, пошивочный строчил костюмы, спрятав шторы в самый дальний сундук, а в бутафорском от усердия сварили огромную кастрюлю такого вонючего клейстера, что находиться в цехе можно было только в противогазах. Во всех остальных цехах тоже пытались произвести как можно больше шума. Оркестр, хор и балет от них не отставали. У бухгалтерии с перепуга получилось удалить из рабочих компьютеров пасьянс "Косынку", несмотря на то, что она была намертво вшита производителем в операционную систему.

Семен Аркадьевич опросил всех своих сотрудников, хоть каким-то боком причастных к постановке "Ревизора". Единственными, кого он так и не смог найти, были Василиса с Арсением, но и без них картина вырисовывалась неприятная. Острые на язык актеры разносили сплетни по театру с неотвратимостью морового поветрия. Вспомогательный персонал от них не отставал. Сейчас работники дружно отнекивались и кивали друг на друга. Рассказ о Василисе и ее веревочных трусах привел худрука к порогу костюмерной. Перепуганная Земфира пряталась в старых костюмах, оставшихся от списанных спектаклей. Ее откопали и поставили перед режиссером, после чего она сразу же сдала главного художника театра Витю Черепкова, а заодно и весь клуб по интересам. Семен Аркадьевич, упрямо сжав челюсти, принялся штурмовать лестницу, ведущую к художественному цеху. Вслед за ним, пыхтя и отдуваясь, карабкалась свита: завпост, завлит, завтруппой, завкадрами, второй режиссер и главный балетмейстер, которого вся эта история никаким боком не касалась, но ему было интересно.

Наконец, вся компания вышла на финишную прямую. Как оказалось, совершенно зря. Черепкова в мастерской не было. Дверь по-прежнему украшал замок, а на последней ступеньке сидела немного заплаканная Татьяна. Свой ключ она забыла дома, а попросить запасной на охране побоялась. Семен Аркадьевич рухнул рядом с ней и принялся раздавать указания. За ключом и Черепковым послали. Ключ нашли, художника, в принципе, тоже, но в наркологии и под капельницей. После чего все заинтересованные лица выдохнули и уже безо всякого стеснения свалили всю вину за распространение сплетен на алкогольные галлюцинации больного Черепкова. "Заболевшего внезапно, неожиданно для коллектива" - добавила завкадрами и все с ней согласились.

*****

Последняя декада перед премьерой была правильной до полного омерзения. Администрация театра подняла уровень трудовой дисциплины до невиданных доселе высот, время прихода и ухода сотрудников записывалось вплоть до секунд. Опоздавшим грозили карами небесными и лишением премий, что, в принципе, было одинаково невыполнимо, но все равно неприятно. Работали теперь в темпе хрущевских пятилеток, пытаясь догнать и перегнать Америку. Перекуры тоже остались в прошлом, потому что перед курилкой повесили камеру с красным немигающим глазком. Шут его знает, записывала она или была просто дурилкой, но проверить никто так и не решился. Вдобавок, как всегда не вовремя, за месяц до отопительного сезона, наступила осень с промозглыми унылыми дождями и колючим ветром. По сцене и репетиционным залам гуляли безжалостные сквозняки. Актеры кутались в кофты и шарфы, шепотом и с оглядкой передавая друг другу печальную и не очень смешную шутку о том, что следующим спектаклем у них будет "Побег из Шоушенка".

Осветитель Петя расписался в журнале у дежурного и вышел через вертушку. На улице его уже поджидали хмурые Михалыч и Земфира. Все было очень плохо. Витек лежал в больнице и поговаривали, что из наркологии его могут перевести в психушку. Посетителей к нему не пускали. На чердаке театра теперь хозяйничала непьющая Татьяна. В художественном цехе был неплохой уровень сервиса и шикарный вид из окна, поэтому заменить его на театральный подвал или склад декораций приятели даже не старались. Сейчас они стояли под мелко моросящим дождем и пытались договориться, куда, вернее, к кому можно пойти, чтобы отвести душу. Кандидатуру Михалыча отмели сразу - его старенькая мама друзей из театра не жаловала. Родственники Зямы против гостей ничего не имели, но поить всю ее многочисленную родню никто не хотел. Петя жил один и сейчас, глядя на освещенные надеждой лица приятелей, лихорадочно пытался подобрать аргументы, чтобы не тащить компанию домой. Нет, против одноразовой акции он ничего не имел, но устраивать у себя филиал театрального клуба по интересам категорически не хотел. А к этому все и шло. Спас его незнакомый пацан, нахально дернув за полу куртки:

– Дядя, купи билет на стриптиз. Дешево отдам.

– Иди ты.
– замахнулся на него Михалыч.
– Нажрались уже, бля, стриптизом по самые помидоры.

Наглое дитя отскочило, но не сдалось:

– Ну тогда продайте билетик.
– Пацан, по всей вероятности, сопоставил своих собеседников с надписью "Служебный вход" и скорчив жалобную физиономию, протянул: - Один, на премьеру. Так хочется на "Ревизора" пойти... У меня деньги есть, честное слово. На завтраки копил...

Михалыч ответил на великом и могучем, упомянув и самого мальчика, и его маму с бабушкой, и завтраки. Юный бизнесмен все понял и умчался искать других покупателей на свои услуги.

– Михалыч, ну зачем ты так с ребенком?
– попытался урезонить приятеля Петя.

– Да задрали, бля, все эти пионэры. Крутятся вокруг театра, канючат. "Продайте билет, бля. Купите билет". Вон, пусть в очередь становятся, если так приспичило.

Оглянувшись, Петя увидел ощетинившийся зонтами хвост очереди, уходящей за угол к билетным кассам. До Пети дошло, что с изнурительной предпремьерной гонкой, постановкой света и сдачами спектакля он пропустил что-то действительно важное.

– И давно это здесь?
– он кивнул в сторону очереди.

– Уже неделю. Прикинь, они и ночью стоят. Спрос на "Ревизора" как на Стаса Михайлова.
– заржала Зяма.

– Вы молодцы, смеетесь. Радуетесь жизни. А мне вот жить не хочется.
– рядом с приятелями остановился печальный, как распорядитель на похоронах, Ломакин.

О том, что Паша не хочет быть крокодилом Геной, знал уже весь театр. Своими жалобами он так всем надоел, что с Ломакиным старались не сталкиваться в коридорах и по возможности не здороваться. Но сейчас была совсем другая ситуация. У Ломакина была собственная двушка с прекрасным видом на реку и круглосуточным магазином на цокольном этаже. Поэтому приятели наперебой стали утешать несчастного Пашу. Особенно старалась Земфира.